Е.П. Блаватская"

"Письма" Е.П. Блаватской (часть 2)

ИДЕЯ О БЕССМЕРТИИ ДУШИ

ОШИБОЧНЫЕ  МНЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ДОКТРИН  ТЕОСОФОВ

Критиковать легко;

искусство дело сложное!

Ф.Детуш, Philinte.

Нью-Йоркское Теософское Общество, основан­ное в 1875 году и впоследствии полностью реорганизованное согласно распоряжениям его руко­водителей в Индии, создано по такому же принципу, что и любое тайное общество. Поэтому его доктрины не могут быть всеобщим достоянием. Однако американская пресса, и прежде всего спи­ритуалистические газеты, все время анализировали, критиковали и выставляли их на посмешище, не­изменно выдавая то, что является их собственны­ми домыслами, за доктрины теософов. Та малая часть, которую им было позволено раскрыть, была, насколько это возможно четко, изложена на анг­лийском языке, довольно слабо приспособленном к передаче метафизических идей.

Mirabile dictum! Они не только не слушали наших объяснений, но, как только мы начинали сокрушать критику наших оппонентов, вежливо закрывали две­ри газет перед нашим носом!

В этом споре, напоминающем игру в жмурки, пора действительно пролить немного света на эту «киммерийскую тьму», где часто тушили свет – и похоже, не без умысла. Критика на статью «Элементарии и элементалы»[1], опубликованная в августов­ском номере «La Revue Spirite», предоставляет нам такую возможность.

Да, «для нью-йоркских теософов человек – три­ада, а не дуада». Но, однако, он являет и нечто боль­шее; включая физическое тело, человек есть Тетрактис, или четверица. Но хотя наша доктрина находит подтверждение у величайших философов древней Греции, – как и отмечает автор данной статьи – мы не заимствовали ее ни у Пифагора, ни у Платона, ни у знаменитых теодидактов александрийской школы. О наших собственных учителях мы поговорим по­зднее. Теперь же докажем, что автор критической статьи в «La Revue Spirite» отклоняется от фактов, относящихся к историческим доктринам античности, и что – без сомнения, абсолютно невинно и исходя только из сокращенных переводов — искажает наши собственные.

Прежде всего, по нашему мнению, он заблуж­дается, полагая, что уточняет наши положения, когда, приступая к «воплощенным душам», говорит о «пластическом и бессознательном посреднике, или эфирном флюиде, окутывающем дух». Неужели он считает, что дух и душа идентичны или что первый может воплощаться, подобно душе? Странная ошибка, на наш взгляд! И если этот пластический посредник, по мнению критика, является «бессоз­нательным», то в таком случае душа, которую он считает бессмертной, и даже дух должны быть та­кими же, ибо далее он устанавливает точное соответствие между духом и душой.

«Душа, изолированная, является для нас периспритом», – утверждает он. Сначала спросим, как может что-то «бессознательное» (и, следовательно, безответственное) получить в будущей жизни награду или наказание за действия, совершенные в бес­сознательном состоянии? В конце статьи автор го­ворит, что у несовершенного существа третий эле­мент, или дух, не может быть уничтожен, но на не­определенное время теряет сознание своего величия и деградирует до уровня животного. Здесь мы совсем перестаем понимать его! Мы не знаем, принадлежат ли эти идеи самому критику или они представляют учение ортодоксальных спиритуалистов вообще. Но все равно, нам они кажутся чудовищными и непо­нятными. Как может дух – высшая изначальная сущность, несотворенная и вечная Монада, искра, исходящая непосредственно из «духовного солнца» каббалистов быть всего лишь третьим элементом, подверженным таким же ошибкам, что и перисприт? Может ли он, как и витальная душа страдающая, кажется, хронической бессознательностью, стать бес­сознательным, хотя бы и на время? Может ли бес­смертный Дух «деградировать до уровня животного?» Чепуха! Критик не имеет ни малейшего представле­ния о наших доктринах; он либо совсем не понима­ет, что мы подразумеваем под словом «дух», ибо для него дух и душа синонимы, или он еще более ико­ноборец, чем мы сами. Мы отвергаем эти идеи. Мы никогда не заявляли ничего подобного.

Нам цитируют Платона, но то, чему учил Пла­тон, забыто. Согласно «божественному» философу, душа есть дуада; она состоит из двух первичных составных частей: одна – смертна, другая – бессмертна; первая создана тварными богами (творчес­кие и разумные силы природы), вторая – эманация высшего Духа. Он говорит, что смертная душа, овладевая телом, становится «иррациональной»; но между иррациональностью и бессознательностью – огромная разница.  Наконец,  Платон никогда не смешивал перисприт с душой или духом. Так же, как и другие философы, он никогда не называл его ни nous, ни ψυχη называл его ειδωλον, иногда imago или simulacrum.

Давайте постараемся восстановить порядок в этом беспорядке. Назовем все своими именами и четко обозначим разницу между взглядами ученого крити­ка и нашими собственными. Для всех, кто изучал греческих философов, ясно, что автор перепутал тер­мины. Его вопрос: «Может ли отделение духа, ψυχη, от души, ноуса, или перисприта быть причиной пол­ного уничтожения?..» дает нам ключ к неправиль­ному толкованию. Он просто толкует слова «дух» и «душа» vice versa.

Мы не знаем, так ли переводят эти два слова со­временные греки, но мы можем доказать, что никто из древних философов подобным образом никогда их не определял. Позволим себе процитировать два имени, и их будет вполне достаточно. Наш языче­ский авторитет – Плутарх, наш христианский авторитет – не кто иной, как сам святой Иаков, «брат Господень». Рассуждая о душе, Плутарх говорит, что пока ψυχη заключена в теле, ноус, божественный разум, парит над смертным человеком, изливая на него луч света, яркость которого зависит от личных достоинств человека; он добавляет, что ноус никогда не спускается, но остается неподвижным. Святой Иаков еще более откровенен. Говоря о мирской мудрости (см. греческий текст, Иак., III, 15), он называет ее «земной, чувственной, психической» последнее прилагательное переведено в английском тексте словом «бесовский» – и добавляет (III, 17), что только мудрость, сходящая свыше, божественна и «разумна», «noetic» (прилагательное от ноус). Итак, кажется, что «бесовский» элемент всегда был в не­милости у святости как среди святых христианства, так и среди философов язычества. Поскольку святой Иаков рассматривает ψυχη как бесовский эле­мент, а Платон считает его чем-то иррациональным, может ли он быть бессмертным per se?

Позвольте привести лучшее из возможных срав­нений между конкретным и абстрактным: между тем, что наш критик называет «триипостасностью», а мы – «тетрактисом». Давайте сравним эту философскую четверицу, состоящую из физического тела, перисприта, души и духа, с эфиром, который наука предвидела, но никогда не могла открыть, и обозначим их взаимосвязь. Эфир будет символизировать дух, пар, образующийся внутри него – душу, вода – перисприт, а лед – тело. Лед тает и навсегда теряет свою форму, вода испаряется и рассеивается в пространстве, пар освобождается от более плотных частиц и наконец достигает такого состояния, в котором наука не может его обнару­жить. Очистившись от последних примесей, он все­цело сливается со своей первопричиной и, в свою очередь, сам становится причиной. За исключением бессмертного ноуса, душа, перисприт и физическое тело, которые все были когда-то сотворены и име­ли начало, должны иметь и конец.

Означает ли это, что в таком растворении теря­ется индивидуальность? Ничуть. Но между человеческим эго и всецело божественным Эго существует пропасть, которую наши критики заполняют, даже не подозревая о том. Что касается перисприта, то он является душою не более, чем тончайшая кожица миндаля самим зернышком или его шелухой. Пери­сприт есть simulacrum человека.

Похоже, теософы понимают эту ипостась так же, как и древние философы, но совсем иначе, нежели спиритуалисты. Для нас дух есть личный бог каждо­го смертного и его единственный божественный эле­мент. Двойственная душа, напротив, лишь полубо­жественна. Так как она является непосредственной эманацией ноуса, то все, что в ней есть от бессмер­тной сущности, по окончании ее земного цикла дол­жно обязательно вернуться к своему первоисточни­ку таким же чистым, как в момент, когда она от него отделялась; именно эту чистейшую духовную сущ­ность примитивная церковь, настолько же предан­ная, насколько она была враждебна к традициям неоплатоников, признала в добром даймоне и пре­вратила его в ангела-хранителя; в то же время, спра­ведливо порицая «иррациональную» и грешную душу, настоящее человеческое эго (от которого про­исходит слово «эгоизм»), она назвала его ангелом тьмы и впоследствии сделала из него личного дья­вола. Единственной ошибкой было антропоморфизировать его, превращать в монстра с хвостом и рога­ми. Но какой бы абстракцией это ни было, сей дья­вол является действительно личным, поскольку он абсолютно идентичен нашему эго. Именно эту неуло­вимую и недосягаемую личность аскеты всех стран подвергают наказанию, умерщвляя плоть.

Таким образом, эго, у которого мы допускаем лишь условное бессмертие, является чисто человече­ской индивидуальностью. Наполовину жизненная энергия, наполовину совокупность личных качеств и свойств, необходимых для конституции каждого че­ловеческого существа, дабы оно отличалось от свое­го соседа, эго есть лишь «дыхание жизни», которое Иегова, один из элохимов, или творящих богов, вдох­нул в ноздри Адама; и как таковое, в отличие от выс­шего разума, оно лишь элемент индивидуальности, которым обладает как человек, так и любое другое живое существо, от мошки, танцующей в лучах сол­нца, до слона, царя леса. И только слившись с бо­жественным разумом, эго, запятнанное земными не­совершенствами, может достичь бессмертия.

Чтобы яснее выразить свою мысль, поставим во­прос. Хотя материя может быть вполне неразрушимой в своих первичных атомах – неразрушимой, поскольку, как мы говорим, она есть со-вечная тень вечного Света и сосуществует с ним – может ли эта материя оставаться неизменной в своих временных формах или корреляциях? Разве мы не видим в ходе ее бесконечных модификаций, как она сегодня унич­тожает то, что создала вчера? Каждая форма, неза­висимо от того, принадлежит ли она объективному миру или лишь тому, который наш разум может вос­принять, имея начало, должна иметь и конец. Было время, когда она не существовала; наступит день, когда она канет в небытие. Сегодня современная наука говорит, что даже наша мысль материальна. Какой бы быстротечной ни казалась мысль, ее за­рождение и последующее развитие требуют некото­рой затраты энергии; даже малейшее движение мыс­ли, отражаясь в эфире пространства, производит воз­мущение, достигающее беспредельности. Следова­тельно, это материальная сила, хотя и незримая.

А если это так, то кто посмеет утверждать, что человек, чья индивидуальность состоит из мыслей, желаний и эгоистических страстей, присущих лишь ему одному и делающих его индивидуальностью sui generis, может жить вечно со всеми своими отличи­тельными чертами, не изменяясь?

Но если он изменяется в течение бесконечных циклов, то что же остается от него? Что происходит с этой особой индивидуальностью, которая ценится столь высоко? Логично предположить, что, если человек, воплощенный на земле, забыв о своем дра­гоценном «я», готов был пожертвовать собою ради блага других; если из любви к человечеству он ста­рался принести пользу уже в этой, настоящей жиз­ни и стать полезным для великой и бесконечной работы Созидания, Сохранения и Возрождения в жизни будущей; если, наконец, стремясь к беспре­дельности и духовному совершенству, он сливается с сущностью своего божественного разума и, таким образом, втягивается в поток бессмертия, логично надеяться, говорим мы, что он будет жить в духе вечно. Но что другой человек, который во время своего испытательного срока-ссылки на земле рассмат­ривал жизнь как длинную серию эгоистических по­ступков и был столь же бесполезным для себя, как и для других, и даже вредным, станет таким же бес­смертным, как и предыдущий, просто невозможно представить!

Ничто в природе не статично, все должно либо двигаться вперед, либо назад – и неизлечимый пьяница, дебошир, полностью погрязший в материаль­ности, никогда не сделавший ни малейшего усилия к добру, живой или мертвый, никогда не продвинет­ся вперед! Ему придется покориться своей судьбе, и даже его божественная душа не сможет спасти его. Эго, или земная психе, обладает свободной волей и, более того, может воспользоваться таинственным советом своего ангела-хранителя, говорящего с ним через голос совести, здесь, на земле. Будучи не в состоянии следовать за достигшим звероподобного состояния человеком в его стремительном падении в пропасть материальности – человеком, глухим к своей совести, слепым к свету и утерявшим способ­ность восходить к нему – Божественная Сущность, как ангел-хранитель на наивных гравюрах нашего детства, расправляет свои белые крылья и, разрывая с ним последнюю связь, вновь поднимается в свои сферы. Может ли всецело материальная индивиду­альность жить в мире духов, если она предоставле­на исключительно законам материи? Мы говорим – нет: не больше, чем рыба может жить за пределами своей естественной стихии. Законы универсальны и непреложны.

«Как наверху, так и внизу», – провозгласил ве­ликий Гермес. Новорожденный ребенок не может жить, если в нем отсутствует жизненная сила, и умирает, не увидев света; так же и эго, полностью лишенное духовной силы, не может родиться и жить в царстве духов. Если же он только слабый и вялый, то может выжить, поскольку «как на земле, так и на небе». Но необходимо подчеркнуть, что злые души не остаются безнаказанными. Века, возможно даже тысячи веков страдания – несомненно, заслу­женное наказание. Мы говорим, что такое наказание будет одновременно слишком суровым и вряд ли достаточным. Оно будет несоизмеримым даже с ве­личайшими преступлениями, совершенными за дол­гую человеческую жизнь, оно будет казаться дья­вольским и несправедливым. С другой стороны, пред ликом вечности, простирающейся перед страдающей душой абсолютной Вечности, такое наказание вы­глядит просто дурной шуткой. Что такое тысячи ве­ков в беспредельности! Один лишь миг.

Могут сказать, что эта доктрина, как и любая голая правда, внушает отвращение многим людям. Что касается нас, то мы в нее верим. Сентименталь­ности нет места в наших рядах; тот, кто не чувству­ет себя готовым поступиться самыми сокровенными своими надеждами ради вечной истины, может стать членом Теософского Общества, но он никогда не будет принадлежать нашему Эзотерическому кругу. Не навязывая свои взгляды другим, мы уважаем чужие, хотя и не разделяем их. Тем не менее наше общество насчитывает в своих рядах тысячи европей­цев и американцев.

Говорят, что доктрина условного бессмертия рас­пространялась среди народных масс для того, чтобы «вселять страх в низкие и развращенные души». Еще одна ошибка. Эта доктрина никогда не была досто­янием широких народных масс ни в Индии, ни в Греции, ни в Египте. Ее истины раскрывались толь­ко неофиту в великих Мистериях, когда священный напиток давал ему возможность покидать физическое тело и, паря в бесконечности миров, наблюдать и судить обо всем самому. Разглашать то, что он тог­да видел, означало верную смерть; и ужасны были клятвы, которые он давал во время высшей Эпоптейи, когда высочайший Иерофант протягивал ему петрому – каменные скрижали, на которых были выгравированы тайны посвящения. Платон был единственным, кто говорил о них, – хотя и в завуалированных терминах, но все же говорил. Если в определенном смысле он утверждал, что душа бес­смертна, то в другом – полностью отрицал, что каж­дая индивидуальная душа предсуществовала и пре­будет в вечности. Тому же учили в каждом святи­лище. Современные египтологи имеют тому доказательства. Мариет-бей перевел несколько отрывков из «Книги Мертвых», а также ряд надписей на сарко­фагах, где говорится о том, что условное бессмертие и полное уничтожение уготованы только злым. Один из гимнов Озирису говорит об усопшем: «Он видит Твоими глазами, он живет в Тебе, и только через Тебя он может избежать уничтожения».

Египтяне учили простолюдинов, что животная душа, принадлежащая физическому телу и не соеди­ненная с бессмертной душой, не может воссоеди­ниться с нею, пока не проведет определенное время в мумии. Но посвященному они говорили, что пол­ное уничтожение ожидает развращенные души, ко­торым не удалось стать Озирисоподобными, или бо­гоподобными. Ф.Ленорман подтверждает это, так же как и Мариет-бей. Готама[2], индусский философ, говорит в своей «Ньяя-сутре» («Таркаламкара»): «Вместилищем знания о собственном я (индивиду­альности) является человеческая душа (дживатма), которая представляет собою дуаду, но высшая душа (Параматман) является единственно всемогущей, бес­конечной и вечной».

Чтобы покончить с этим вопросом, нам говорят, что верящие в бессмертие как в универсальный за­кон рассматривают наши взгляды как «всецело про­тиворечащие божественной справедливости».

Мы отвечаем: «Что вы знаете об этой справедли­вости? На чем вы строите свои представления, полагая, что законы мира невидимого чем-то отлича­ются от законов мира сего, и всецело отбрасывая научно обоснованный закон о выживании сильней­ших, который будет не последним доводом в нашем споре?» Мы просим лишь веских доводов в поддер­жку обратного. Пожалуй, нам возразят, что нам так же трудно будет доказать истинность наших док­трин, как и нашим критикам – истинность своих. Согласны! И сразу же признаемся, что, веря в них, мы знаем только то, чему нас учили. Но наше уче­ние основывается по крайней мере на философии и экспериментальной психологии (такой, как система индийских йогов), на результатах исследований мно­гих веков. Нашими Учителями являются Патанджали, Капила, Канада, все системы и школы Арьяварты (Древней Индии), служившие неисчерпаемым источником для всех греческих философов – от Пифагора до Прокла. Наше учение зиждется на эзо­терической мудрости Древнего Египта, где Моисей, подобно Платону, учился у Иерофантов и Адептов; следовательно, оно разрабатывалось при помощи надежных методов, руководствуясь не умозаключе­ниями, но следуя строгой аналогии, основанной на непреложности универсальных законов и индукции. Можно ли попросить наших оппонентов предъявить нам их авторитеты? Может быть, это современная наука? Но всезнающая наука смеется над вами, как и над нами. Может быть, это моисеева Библия? Со­мневаемся, поскольку она ни одним словом не упо­минает об этом, и, несмотря на все пытки, которым подвергли ее текст за долгие века исследований, вопреки всем пересмотренным и исправленным изда­ниям, она умалчивает о самом предмете. Но в неко­торых местах, где говорится о посмертном выжива­нии души, она вырывает почву у нас из-под ног. В «Екклезиасте» (III, 19) Библия говорит, что у чело­века нет преимущества перед скотом: и тот и дру­гой умирают, поскольку дыхание, оживляющее их, одно и то же. Что же касается Иова, то этот изве­стный страдалец заявляет, что человек, умерев, «убе­гает, как тень, и не останавливается» (Иов, XIV, 2). Может быть, это Новый Завет? Эта книга предлага­ет нам выбор между филармоническим раем и адом, далекими от реальности. Она не дает никаких нео­провержимых доказательств, запрещает нам размышлять и настаивает на слепой вере. Может быть, это феномены спиритуализма? Вот оно! Теперь мы твер­до стоим на ногах, поскольку все доказательства оче­видны и сами «духи» выступают нашими учителя­ми. Теософы верят в манифестации и в «духов» так же, как и спиритуалисты. Но когда вы закончите де­монстрировать всему миру, включая скептическую науку, что наши феномены производятся душами покойных, что вы этим докажете? В лучшем случае, посмертное выживание души, но ее бессмертия вы не докажете никогда: ни как всеобщий закон, ни как «условную награду». Тридцатилетний опыт общения с «духами» не свидетельствует об их непреложности как «универсального закона» – и вам нечего нам противопоставить, кроме своей слепой веры, эмоций и инстинктов меньшей части человечества. Да, мень­шей части, поскольку, когда вы отбрасываете 450 миллионов буддистов, которые не верят в бессмер­тие и страшатся как ужасного бедствия даже посмертного выживания души, и 200 миллионов индусов всех вероисповеданий, которые верят в слияние с первичной сущностью, что остается от этой вселен­ской доктрины?

Вы говорите, что наша доктрина «была изобрете­на для низких и вульгарных душ». Мы в состоянии с цифрами в руках доказать, что эти «низкие и вульгарные» души доминируют в цивилизованных и христианских странах, где бессмертие обещано всем. Мы отсылаем вас к Америке, пуританской и благо­честивой, которая каждому вздернутому на веревке преступнику обещает вечный рай, ежели тот уверу­ет, и притом немедленно, поскольку, согласно про­тестантской вере, от эшафота до Вечности лишь один шаг. Откройте любую нью-йоркскую газету: вы об­наружите, что первая страница пестрит сообщения­ми о зверских, доселе неслыханных преступлениях, совершаемых по дюжине ежедневно, из года в год. Пусть кто-нибудь попробует найти нечто подобное в языческих странах, где люди не утруждают себя заботами о бессмертии и лишь стремятся навсегда слиться с вечностью. Не является ли тогда бессмер­тие, как «универсальный закон», для каждой «низ­кой и вульгарной души» более стимулом, нежели мерой, удерживающей от преступления?

Мы заканчиваем, полагая, что ответили на все обвинения критика, выдвинутые против «Элементариев».

ПОПУЛЯРНАЯ ИДЕЯ О БЕССМЕРТИИ ДУШИ

В какую эпоху пробуждающийся интеллект чело­века впервые принял идею о загробной жизни – сказать не может никто. Но мы все же знаем, что эта идея с самого начала пустила столь глубокие корни и так опутала человеческие инстинкты, что вера в нее жила во всех поколениях и запечатлелась в сознании каждой нации и каждого племени, цивилизованного, полуцивилизованного или варварского. Величайшие умы над этим размышляли, а примитивные дикари, не имевшие даже имени для обозначения Божества, просто верили в существование духов и боготворили их. Если в христианской России, Валахии, Болгарии и Греции восточная церковь предписывает в день Всех Святых возлагать на могилы рис и питье как жертвоприношение, а в «языческой» Индии те же умиротворительные дары в виде риса преподносятся умершим, то также и бедный дикарь Новой Каледо­нии приносит пищу в жертву черепам некогда лю­бимых им людей.

Согласно Герберту Спенсеру, почитание душ и ре­ликвий можно приписать «древнему представлению, что любое свойство, характеризующее целое, прису­ще и всем его частям... Душа присутствует как в сохранившемся полностью теле усопшего, так и в отдельных его частях. Отсюда и вера в реликвии». Хотя это утверждение в одинаковой степени можно отнести и к хранящейся в золотой раке, усыпанной драгоценностями реликвии цивилизованного привер­женца римско-католической церкви, и к покрытому пылью, изъеденному червями черепу, боготворимому идолопоклонником, все же оно может быть опровер­гнуто первым из них, который скажет, что не верит в присутствие души ни в трупе, ни в скелете, ни в какой-либо его части. Строго говоря, он и не покло­няется, а только почитает эту реликвию как нечто, принадлежавшее некогда тому, кого он считает свя­тым, и при соприкосновении оказывающее чудотвор­ное действие. Следовательно, определение г-на Спен­сера кое-что упускает. Точно так же профессор Макс Мюллер, в своей «Introduction to the Science of Religion», доказав на многочисленных примерах, что человеческий мозг с самого начала питал «смутную надежду на жизнь после смерти», объясняет не боль­ше, нежели Герберт Спенсер, как или каким образом впервые возникла эта надежда; он только указывает на присущую нецивилизованным народам способность превращать силы природы в богов и демонов. Закан­чивает он свою лекцию об урало-алтайских легендах и универсальности веры в привидения и духов про­стым замечанием, что «поклонение духам умерших является, возможно, наиболее распространенной фор­мой суеверия во всем мире».

Таким образом, куда бы мы ни обратились за фи­лософской разгадкой этой тайны, ожидаем ли мы получить ответ от теологии, которая сама склонна верить в чудеса и учить сверхъестественному; или справимся об этом у господствующих сегодня школ современной мысли – величайших противников все­го сверхъестественного в природе; или вновь обра­тимся за объяснениями к той философии крайнего позитивизма, которая со времен Эпикура до совре­менной школы Джеймса Милла, вооружившись зловещим дилетантским лозунгом «nihil in intellectu, quod поп ante fuerit in sensu» превращает интеллект в раба материи, – мы не получим удовлетворитель­ного ответа ни от кого!

Если бы данная статья предназначалась лишь для сопоставления фактов, установленных путешественни­ками и касающихся «суеверий», рожденных в мозгу примитивного человека и доныне сохраняющихся только среди диких племен, тогда работы таких фи­лософов, как Герберт Спенсер, могли бы разрешить наши противоречия. Мы могли бы удовлетвориться его объяснением, что в отсутствии гипотезы, «чуж­дой мысли в своей ранней стадии... примитивные идеи, возникшие в результате разнообразных наблю­дений над явлениями неорганического мира», таки­ми, как ветер, эхо и собственная тень человека, и убедившие дикаря, что существует «невидимая фор­ма бытия, проявляющая силу», оказались достаточ­ными для того, чтобы возникла подобная «укоренив­шаяся вера» (см. «Генезис суеверия» Спенсера, «Popular Science Monthly», March, 1875). Но сейчас нас волнует то, что нам ближе и что стоит выше прими­тивного человека каменного века: человек, который полностью проигнорировал «эти понятия о физиче­ской причинности, возникшие только как наблюдения и медленно оформлявшиеся в систему по мере развития цивилизации». Ныне мы имеем дело с убеж­дениями двадцати миллионов современных спириту­алистов – наших собратьев, живущих в ослепитель­ном блеске просвещенного XIX века. Эти люди не пренебрегают ни одним из открытий современной науки; более того, многие из них сами принадлежат к числу выдающихся ученых, сделавших эти откры­тия. Вместе с тем, меньше ли они подвержены той же «форме суеверия», если считать это суеверием, чем примитивный человек? По крайней мере, их интер­претации физических явлений – всякий раз, когда они сопровождались случайностями, заставлявшими их верить в то, что физической силой движет разум, зачастую являются в точности такими же, какие воз­никали в представлении человека древних, до-циви­лизованных времен.

Что есть тень? – спрашивает Герберт Спенсер. Ребенок и дикарь «думают о тени как о чем-то реально существующем». Бастиан говорит о неграх Бе­нина, что «они принимают тени за души людей...», полагая, что «...они наблюдают за всеми их действи­ями и свидетельствуют против них»[3]. Согласно Крантцу, гренландцы верят в то, что тень человека – это «одна из его двух душ, та, что выходит из тела но­чью». Жители острова Фиджи называют тень «тем­ным духом, отличным от другого, которым обладает каждый человек». И знаменитый автор «Принципов психологии» утверждает, что «общность смысла, о чем ниже будет сказано более подробно, которую различ­ные неродственные языки обнаруживают между те­нью и духом, говорит нам об одном и том же».

Все это убедительно показывает, что, как бы не­верны и противоречивы ни были выводы, все же предпосылки, на коих они базируются, не вымысел. Предмет должен существовать прежде, чем челове­ческий ум может о нем помыслить или вообразить его. Сама способность представить существование чего-либо, обычно невидимого и неосязаемого, до­казывает, что это что-то уже когда-то проявлялось. Профессор Мюллер, изображая в своей обычной ар­тистической манере постепенное развитие идеи о душе и показывая в то же самое время, как «мифо­логия не только проникает в область религии... но и заражает в большей или меньшей степени все цар­ство мысли», говорит, что когда человек впервые захотел выразить словами

...разницу между телом и тем, что находится внутри этого тела и отлично от него, то самое простое, что пришло на ум, было дыхание... Сначала оно означало жизненный принцип, отличный от тленного тела, а за­тем бесплотную... бессмертную часть человека – его душу, его разум, его "Я"... Когда умирает человек, мы также говорим, что он отдал богу душу, душа же перво­начально означала дух, а дух означал дыхание.

В подтверждение этого приводятся рассказы раз­личных миссионеров и путешественников. Когда Отец Франсиско де Бобадилья вскоре после испан­ского завоевания спросил индейцев Никарагуа о том, что они думают о смерти, те ответили ему, что «ког­да человек умирает, из его рта выходит нечто, напоминающее человека и называемое julio ("juli" у ацтеков означает "жить"), – поясняет М.Мюллер. – Это существо похоже на человека, но не умирает, а труп остается здесь...» В одной из своих многочисленных работ Эндрю Джексон Дэвис, когда-то счи­тавшийся величайшим американским ясновидцем и известный как «Провидец из Поукипси», дает нам прекрасную иллюстрацию веры никарагуанских ин­дейцев. Его книга «Смерть и жизнь после смерти» содержит выгравированный фронтиспис, на котором изображена старая женщина на смертном одре. Ил­люстрация называется «Формирование духовного тела». Из головы усопшей поднимается светящееся очертание – ее собственная преображенная форма[4].

Некоторые индусы верят, что дух сидит на кар­низе дома, в котором он расстался с телом, в течение десяти дней. Поскольку он может купаться и пить, из листьев подорожника делают две чаши и кладут их на карниз; одну из них наполняют моло­ком другую – водой. «Считают, что в первый день покойный получает голову; на второй день – уши, глаза и нос; на третий – руки, грудь и шею; на чет­вертый – средние части тела; на пятый – ноги и ступни; на шестой – жизненно важные органы; на седьмой – кости, костный мозг, вены и артерии; на восьмой – ногти, волосы и зубы; на девятый – все недостающие члены, органы и физическую силу; на десятый день новое тело мучают голод и жажда». («The Pathari Prabhus» Кришнанатха Рагхунатджи, опубликована в правительственной «Bombay Gazet­teer», 1879 г.)

Теория г-на Дэвиса признана всеми спиритуали­стами, и именно эту модель ясновидцы берут за ос­нову, когда описывают отделение «нетленного от тленного». Но здесь дороги спиритуалистов и ацтеков расходятся; ибо в то время как первые утверж­дают, что душа бессмертна и сохраняет свою инди­видуальность в вечности, ацтеки говорят, что, «если покойный вел благочестивую жизнь, julio восходит высоко к нашим богам, но, если он вел жизнь не­достойную, julio умирает вместе с телом».

Некоторые, возможно, сочтут, что «примитивные» ацтеки более последовательны в своей логике, неже­ли наши современные спиритуалисты. Лопари и финны тоже утверждают, что пока физическое тело гниет, усопшему дают новое тело, которое видит только шаман.

...Хотя дыхание, или дух, или душа, – говорит далее профессор Мюллер, – представляют собой наиболее об­щие названия... мы говорим... что тень умершего перво­начально означала тень, отбрасываемую телом. Тот, кто первым употребил это выражение, а мы находим его в самых отдаленных уголках земного шара, очевидно, рас­сматривал тень как более близкое тому, что он хотел выразить: нечто, что должно быть бесплотным и в то же время тесно связанным с телом. Греческий эйдолон оз­начает лишь малыши, небольшой народ. Но вот что любопытно... народ, рассматривающий жизнь или душу как тень физического тела, уверовал в то, что мертвое тело не отбрасывает тени, поскольку тень его покину­ла; а также в то, что она становится чем-то вроде Пи­тера Шлемиля.

Верит ли в это племя амазулу и другие племена Южной Африки? Несомненно; эта идея широко распространена и среди славянских христиан. Если заметят, что труп отбрасывает тень при солнечном свете, то его считают греховной душой, которую от­вергло само небо. И она, как дух, привязанный к земле, обречена искупать свои грехи вплоть до Дня Воскрешения из Мертвых. И Ландер, и Кетлин рассказывают, что дикари племени мандан раскладыва­ют черепа своих умерших по кругу. «Каждая жена знает череп своего усопшего мужа или ребенка, и "редко проходит день, чтобы она не навестила его, с блюдом самой лучшей еды... В ясный день можно видеть, как эти женщины сидят или лежат у черепа своего ребенка или мужа и ласково, любовно бесе­дуют с ними (как они делали это раньше) и, по-ви­димому, получают от них ответ"».

То что делают бедные матери и жены дикого пле­мени мандан, совершают ежедневно миллионы ци­вилизованных спиритуалистов и это лишний раз свидетельствует об универсальности убеждения, будто мертвые слышат и могут отвечать нам. С теософ­ской, месмерической, и следовательно, в некотором роде научной точки зрения, первые могут привести более веские доводы, чем последние. Череп умершего человека, с которым так беседуют, несомненно, имеет магнетическую близость и более тесную связь с по­койным, нежели стол, наклоняя который, умершие отвечают живым стол, которого в большинстве случаев дух при своем воплощении никогда не ви­дел и которого никогда не касался. Но спиритуали­сты не единственные, кто может соперничать с манданами. В каждом уголке России, оплакивая ли покойника, сопровождая ли гроб на кладбище, либо в течение шести недель после смерти крестьянки, так же как и женщины богатых торговых сословий, идут на могилу, чтобы в голос выть или, выражаясь биб­лейским языком, «поднять вопль». Придя туда, они начинают ритмично причитать, обращаясь к покой­ному по имени, задавая ему вопросы и иногда оста­навливаясь в надежде услышать ответ.

Не только древние и идолопоклонники, египтя­не и перуанцы думали, будто дух или душа умершего живет в мумии, а сам труп находится в сознании; подобное поверье распространено и в наше время среди православных христиан греческой и римской церквей. Мы упрекаем египтян за то, что они кла­дут своих набальзамированных покойников на стол, а перуанцев-язычников за то, что они проносят по полям труп своего родителя, дабы он смог увидеть и оценить состояние урожая. Но что же тогда гово­рить о мексиканском христианине современности? Под руководством священника он одевает покойни­ков в пышные наряды и украшает их цветами, а если усопший является женщиной, даже румянит ей щеки. Затем тело усаживают на стул, стоящий на большом столе, откуда жуткий мертвец как бы пред­седательствует над плакальщиками, сидящими вок­руг стола, которые всю ночь едят и пьют, играют в карты и кости, справляясь у покойника о своих шансах. С другой стороны, в России существует обы­чай накладывать покойнику на лоб длинную полос­ку позолоченной и украшенной орнаментом бумаги, называемую Венчик (венец, корона), на которой яр­кими буквами начертана молитва. Эта молитва нечто вроде рекомендательного письма, с которым приходской поп отправляет покойника к его свято­му-покровителю, отдавая усопшего под его защиту[5].

Баски-католики пишут письма своим усопшим друзьям и родственникам, адресуя их в рай, чистилище или ад, в соответствии с указаниями духовника почившего адресата, и, вложив их в гроб новоусоп­шего, просят его доставить письма в загробный мир, обещая посыльному, качестве вознаграждения зака­зывать мессы за упокой его души.

На недавнем сеансе, проводимом известным в Америке медиумом (см. «Banner of Light», Boston, June 14, 1879),

...Мерседес, покойная королева Испании, известила о себе и выступила вперед в пышном убранстве невес­ты восхитительное богатство кружев и бриллиантов, и говорила на нескольких различных языках (среди при­сутствовавших был лингвист). Ее сестра, принцесса Кри­стина, также появилась вскоре, но в гораздо более скромном наряде, в виде застенчивой школьницы.

Таким образом, мы видим, что покойники не только доставляют письма, но даже, возвращаясь из небесных обителей, приносят с собою свои «круже­ва и драгоценности». Как древний языческий грек населял свой Олимп пиршествующими и флиртую­щими богами; как американский индеец помещает свой рай там, где духи отважных вождей восседают на призрачных конях и преследуют иллюзорную дичь; как у индуса есть множество высших лок, где его многочисленные боги живут в золотых дворцах, предаваясь всевозможным чувственным наслаждени­ям; а у христианина – Новый Иерусалим, с улица­ми из «чистого золота, прозрачного как стекло» и ос­нованиями стен, «отделанными... драгоценными каменьями», где бесплотные щебечущие херувимы и божьи избранники восхваляют Иегову под звуки золотых арф, – так и у современного спиритуалис­та есть своя «Страна Вечного Лета в пределах Млечного Пути»[6], хотя и несколько выше небесных оби­телей других народов[7].

Здесь, среди городов и деревень, изобилующих дворцами, музеями, виллами, колледжами и храма­ми, проходит вечность. Молодых воспитывают и обучают, не успевшие развиться на земле достигают полной зрелости, старые молодеют, и каждое влече­ние и желание удовлетворяются; духи флиртуют, женятся и обзаводятся семьями с детьми[8].

Поистине, поистине мы можем воскликнуть вме­сте с Павлом: «О смерть, где твое жало? О ад, где твоя победа!» Вера в загробную жизнь предков – самое древнее и наиболее освященное временем изо всех верований.

Путешественники рассказывают, что все монголь­ские, татарские, финские и тунгусские племена, помимо духов природы, обожествляли также духов предков. Китайские историки, изучая урало-алтайские народности, гуннов и тюкуев, предков совре­менных турков, изображают их поклоняющимися «духам неба, земли и духам умерших». Медхерст классифицирует китайских духов в следующем по­рядке: главными являются небесные духи (tien shin), за ними следуют земные духи (ti-ki), потом духи предков, или бродячие духи (jin kwei). Среди них наиболее почитаются духи покойных императоров, величайших философов и мудрецов. Они являются общественным достоянием всей нации и частью государственной религии, но «в то же время каждая семья имеет своих собственных манов, которым оказывают особое почитание и посвящают многие мис­тические обряды».

В то время как все нации одинаково верят, а многие даже и боготворят своих умерших, их взгля­ды относительно желательности прямого общения с этими усопшими гражданами существенно разнятся. По сути, среди образованных людей только современные спиритуалисты стремятся к постоянному общению с ними. В качестве примера возьмем не­сколько разобщенных народов. Индусы, как прави­ло считают, что чистый дух человека, умершего примиренным с собственной судьбою, никогда не вернется обратно во плоти, чтобы досаждать смерт­ным. Они утверждают, что только бхуты – души расставшихся с жизнью неудовлетворенными, не утолившими свои земные желания, короче говоря, порочные мужчины и женщины – становятся «при­вязанными к земле». Неспособные подняться к мокше, они вынуждены оставаться в земных сферах либо до своего следующего воплощения, либо до полного уничтожения и, таким образом, использу­ют каждую возможность, чтобы преследовать людей, особенно слабых женщин. Возвращение или появле­ние этих духов считается столь нежелательным, что индусы используют все возможные средства для пре­дотвращения этого. Даже когда речь идет о самом святом чувстве – любви матери к младенцу, они делают все возможное, чтобы воспрепятствовать ее возвращению к нему. Среди некоторых из них рас­пространено поверье, будто женщина, умершая при родах, обязательно вернется, чтобы охранять свое дитя. Поэтому, возвращаясь домой с гхата, после предания тела огню, все участники похорон густо посыпают дорогу от погребального костра до дома покойной горчичными зернами. По какой-то не­объяснимой причине они верят, что дух, возвраща­ясь домой, должен поднять каждое из этих зерны­шек. А поскольку этот труд утомителен и долог, то бедная мать никак не сможет достигнуть своего дома до петухов, когда она будет вынуждена, подчиняясь законам мира призраков, исчезнуть до следующей ночи, роняя на землю все, что собрала. У чувашей, одного из племен, населяющих российские просто­ры, сын, предлагая жертвоприношение духу своего отца, неизменно произносит следующее заклинание: «Мы почитаем тебя этим угощением; посмотри, здесь хлеб и всякое мясо; здесь все, что ты можешь по­желать, только не тревожь нас и не приближайся к нам»[9].

Лопари и финны считают, что духи, делающие свое присутствие явным и ощутимым, очень проказ­ливы, но «самые озорливые – духи священников». Поэтому предпринимается все возможное, дабы дер­жать их подальше от живых. Сходство, обнаружи­ваемое между этим смутным народным инстинктом и мудрыми выводами некоторых величайших фило­софов и даже современных ученых, удивительно. «Почитайте духов – и держите их на расстоянии», – сказал Конфуций за шесть столетий до Рождества Христова. Девятью столетиями спустя Порфирий, знаменитый антитеург, описывая природу различных духов, выразил свое мнение о духах умерших людей, сказав, что он не знал такого зла, на которое не были бы способны эти опасные демоны. А в наш собствен­ный век барон Дюпоте, каббалист и величайший магнетизер современности, в своей работе «La Magie Devoilee» предупреждает спиритов, чтобы они не тре­вожили мертвых. Ибо «вызванная тень может при­лепиться к вам, преследовать и впоследствии все время оказывать воздействие; и мы сможем умиро­творить ее, лишь заключив договор, который свяжет нас с нею вплоть до самой смерти!»

Но все это – лишь частные мнения; сегодня нас больше волнует вопрос: как могла вера в загробную жизнь так укорениться в каждом из последующих веков, несмотря на вкропившиеся в нее преувеличе­ния, если она является лишь туманной и нереальной концепцией интеллекта, возникшей у «примитивного человека». Изо всех мужей науки единственный удовлетворительный ответ дал профессор Макс Мюл­лер в «Introduction to the Science of Religion», хотя он и не щадит усилий, дабы представить в своем труде эту веру как обычное «суеверие». Но нам при­дется примириться с его выводом, за неимением лучшего. К более удачному решению он сможет прийти, лишь переступив границы сравнительной филологии и смело вторгнувшись в область чистой метафизики; короче говоря, следуя тропою, запре­щенной точной наукой. Одним ударом он рубит гор­диев узел, который Герберт Спенсер и его школа так сильно затянули под колесницей «Непознаваемого». Он показывает нам, что «существует философская дисциплина, исследующая условия сенсуалистическо­го, или интуитивного, знания», а также «другая фи­лософская дисциплина, исследующая условия раци­онального, или концептуального, знания», а затем дает определение третьей способности –

...постигать Бесконечное не только в религии, но во всем сущем силы, не зависящей от чувства и рассуд­ка, силы, в определенном смысле противоречащей чув­ству и рассудку, но тем не менее очень реальной силы, существующей с сотворения мира; ни чувство, ни рас­судок не в состоянии одолеть ее, в то время как она способна победить и рассудок и чувство.

Интуиция, всецело лежащая за гранью понимания наших современных биологов, вряд ли может быть описана лучше. И тем не менее, заканчивая свою лекцию о магических обрядах китайцев и их храмах поклонения духам предков, наш великий филолог замечает: «Это происходит постепенно; все начина­ется с возложения на могилу цветка, а заканчивает­ся поклонением духам...»

ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА К СТАТЬЕ

«КАМАЛОКА И ОТНОШЕНИЕ ЭЗОТЕРИЧЕСКОЙ ДОКТРИНЫ К СПИРИТУАЛИЗМУ»

[В этой статье А.П.Синнетта есть следующая сентен­ция: «Борьба... происходит в сфере (или состоянии) существования, непосредственно примыкающей к нашему физическому состоянию, в камалоке... заканчиваясь отрывом пятого принципа человеческого Эго».

К ней Е.П.Блаватская и сделала свое замечание].

Слово «отрыв» кажется неудачным выражением, поскольку предполагает мысль об отдельной сущно­сти, в то время как обсуждается только принцип. «Возвышенные качества» пятого принципа в течение периода жизни личности эволюционируют в силу его более или менее близкого уподобления шесто­му, благодаря развитию или, точнее, одухотворению интеллектуальных возможностей, сосредоточенных в Манасе (пятом), со стороны Буддхи. В ходе борьбы, о которой идет речь, когда духовная монада, стре­мящаяся войти в состояние дэвакхана, подвергается процессу очищения, происходит следующее: личное сознание, которое и составляет персональное Эго, должно освободиться от каждой земной крупицы грубого материального налета, прежде чем станет способным жить «в духе» и как дух.

Поэтому, в то время как высшее сознание со все­ми его благородными высшими чувствами – такими, как бессмертная любовь, доброта и все качества божественности в человеке, даже в их латентном состоянии – притягивается, следует за монадой и поглощается ею, тем самым наделяя ее – являющу­юся неотъемлемой частью мирового сознания, не имеющую вследствие этого собственного сознания – личным самосознанием, остатками наших земных мыслей и забот, «материальные вкусы, чувства и склонности» скрываются в оболочке. Это, так ска­зать, чистый фимиам, дух пламени, освобождающий­ся от золы и пепла зажженного огня. Поэтому сло­во «отрыв» вводит в заблуждение.

«Душа, нагруженная неудовлетворенными жела­ниями», останется «связанной с Землею» и будет страдать. Если желания пребывают на чисто зем­ном плане, отделение все-таки может произойти, и блуждать будет одна оболочка; и если это какой-то акт справедливости и благодеяния – такой, как исправление ошибки, то он может совершиться че­рез видения и сны: дух внушаемой личности увлекается в дух дэвакхана и через его ассимиляцию наставляется и направляется кармой на исправление ошибки. Но ни в коем случае для «живущих друзей» нехорошо и непохвально вызывать к об­щению призраков – будь то оболочки или сущ­ности. Ибо вместо того, чтобы «сгладить путь их духовного развития», они затрудняют его. В дав­ние времена медиумы adyta, сивиллы, оракулы и ясновидящие действовали под руководством посвя­щенного иерофанта. В наши дни посвященные жре­цы или Адепты недоступны, и некому руководить слепыми инстинктами медиумов, выступающих ра­бами еще более слепых сил. Древние знали об этом гораздо больше нас. Должна же существовать вес­кая причина, из-за которой все древние религии запрещают сообщение с мертвыми как преступле­ние. Пусть индусы всегда помнят, что говорит об этом «Атхарваведа», а христиане – запрет Моисея. Субъективный, чисто духовный «медиумизм» – единственно безвредный и часто облагораживаю­щий дар, который мог бы развивать каждый.

ЗАМЕЧАНИЕ К СТАТЬЕ «ПИСЬМА ОБ ЭЗОТЕРИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ»

Различных посмертных состояний гораздо боль­ше, чем разновидностей человеческих жизней на нашей земле. Как замечено ниже, не все непремен­но становятся пишачами, или привидениями. Жерт­вы несчастных случаев, как правило, избегают это­го проклятия, в притягивающий поток попадают только те, кто умер, обуреваемый какой-нибудь всепоглощающей земной страстью, то есть эгоисты, которые никогда не думали ни о ком, кроме соб­ственной персоны. Застигнутые смертью в момент удовлетворения – реального или воображаемого – какой-либо преобладающей в их жизни страсти, они продолжают испытывать еще более обострен­ную жажду наслаждения, ибо желание остается неудовлетворенным даже после полной его реали­зации; такие души не могут преодолеть земного притяжения, чтобы ожидать часа освобождения в счастливом неведении и полном забвении. Среди «самоубийц», к которым определение автора под­ходит в полной мере, есть такие, кто наложил на себя руки, чтобы избежать земного правосудия или под влиянием угрызений совести после совершения преступления. Законы природы не могут нарушаться безнаказанно, колесо неумолимой причинной связи между поступком и следствием совершает свой полный оборот, но уже в мире следствий – в камалоке; и каждое преступление получает там адекватное наказание неисповедимыми путями, даже для поверхностного описания которых потре­бовались бы многие тома.

СМЕРТЬ И БЕССМЕРТИЕ

Нижеследующее письмо свидетельствует о замеша­тельстве нашего корреспондента, которое, вероятнее всего, возникало у всех, кто читал цитируемые абзацы.

ФРАГМЕНТЫ ОККУЛЬТНОЙ ИСТИНЫ И КНИГА «КИУ-ТЕ»

[Редактору журнала «Theosophist»]

В статье «О смерти», написанной покойным Элифасом Леви и напечатанной в октябрьском номере жур­нала «Theosophist», т. III[10], автор говорит, что «для того, чтобы стать бессмертным в добре, надо отождествить себя с Богом; чтобы быть бессмертным во зле – с Са­таной. Это два единственных полюса в мире душ; меж­ду этими двумя полюсами произрастает и умирает, не оставив памяти о себе, бесполезная часть человечества». В примечании к этому отрывку вы процитировали кни­гу «Киу–те», в которой говорится, что и для того, что­бы вовлечь себя в поток бессмертия или, вернее, обеспечить себе бесконечную череду перевоплощений в качестве сознательной индивидуальности, надо стать сотрудником природы либо в добре, либо во зле, в ее творческой и вос­производительной или разрушительной работе. Она из­бавляется только от бесполезных трутней, решительно сбрасывая с себя и уничтожая миллионы таких невыра­зительных существ. Если добрые и чистые пытаются до­стичь нирваны... злые, наоборот, будут стремиться к многократным рождениям в качестве сознательных обособленных сущностей или существ, предпочитая даже страдать по закону карающего возмездия, но только не интегрировать свою жизнь со вселенским единством. Прекрасно понимая, что никогда не смогут достичь ко­нечного отдыха в чистом духе, или нирване, они цепля­ются за жизнь в любой форме, но не избавляются от «желания жить», или танхи, которое служит причиной возникновения новой комбинации скандх, или индиви­дуальности, которой предстоит перевоплощение.

...Есть совершенно злые и развращенные люди, хотя высоко интеллектуальные и чрезвычайно изощренные в зле, подобно тому, как другие утончены в добре. Их Эго может избегнуть действия закона окончательного разру­шения, или уничтожения, на многие грядущие време­на... Жара и холод являются двумя «полюсами», то есть добром и злом, духом и материей. Природа исторгает из своих уст «тепленьких», или «бесполезную часть чело­вечества», иными словами, уничтожает их».

В том же номере, где напечатаны эти строки, поме­щены «Фрагменты оккультной истины», из которых мы узнаем, что человек состоит из семи тел, или принци­пов. Когда наступает смерть, то первые три принципа (то есть физическое тело, жизненная энергия и астраль­ное тело) распадаются; а с остальными четырьмя прин­ципами «происходит одно из двух». Если духовное Эго (шестой принцип) при жизни имело материальные на­клонности, тогда после смерти оно продолжает слепо цепляться за низшие элементы своей последней комби­нации, а истинный дух отделяется от них и переходит в другие области, где духовное Эго также распадается и прекращает свое существование. В этом случае остают­ся только два принципа (четвертый и пятый, то есть кама-рупа и физическое эго), чьи оболочки рассеивают­ся в течение очень длительного времени.

С другой стороны, если Эго имело духовные наклон­ности, оно притянется к духу и вместе с ним отправит­ся в смежный мир следствий и там создаст из себя с помощью духа новое Эго, чтобы вновь родиться (после краткого периода свободы и наслаждения) в следующем, более высоком объективном мире причин.

Во «Фрагментах» говорится, что существуют два со­стояния, если не считать адептов. Первое, при котором Дух обязан порвать свои связи, и второе, при котором Дух способен поддерживать связь со своими четвертым, пятым и шестым принципами. В обоих случаях четвер­тый и пятый принципы распадаются через больший или меньший период времени, а в случае духовной устрем­ленности духовное Эго переживает ряд восходящих рож­дений. У развращенных сущностей не остается духовно­го Эго и происходит дезинтеграция частиц четвертого и пятого принципов в течение огромного периода време­ни. Похоже, что во «Фрагментах» не предусматривает­ся третий, или промежуточный, случай, который мог бы объяснить посмертное состояние «бесполезной части» человечества, по определению Элифаса Леви. Мне тоже кажется, что возможны только два случая: либо Дух сохраняет свои связи, либо он их лишается. Что тогда подразумевается под выражением «бесполезная часть че­ловечества», которая, как вы полагаете, уничтожается миллионами? Имеют ли они в своем составе менее семи принципов? Такого не может быть, поскольку даже очень злые и порочные имеют все семь. Что тогда про­исходит с четвертым, пятым, шестым и седьмым прин­ципами у так называемой «бесполезной части человече­ства»?

Во «Фрагментах» снова говорится, что у злых людей четвертый и пятый принципы просто распадаются через длительное время, а в своем примечании, процитирован­ном выше, вы утверждаете, что «злые будут стремиться к череде воплощений в качестве сознательных обособ­ленных сущностей или существ». И опять, в пояснении к слову «ад» вы пишете, что «это мир почти абсолют­ной материи, предпоследний в "круге необходимости", из которого нет освобождения, ибо там царит абсолют­ная духовная тьма». Эти два примечания позволяют пред­положить, что в случае развращенности четвертый и пятый принципы снова рождаются в низших мирах и имеют ряд сознательных существований.

По общему признанию, «Фрагменты» были написа­ны «Братьями», и то, что я понял из них после тщатель­ного изучения, кажется явно не соответствующим вашим процитированным выше объяснениям. Очевидно, где-то имеется серьезное расхождение, а поскольку «бес­полезная часть человечества» до сих пор обращает на себя внимание, то необходимо дать более исчерпываю­щее объяснение этого понятия с помощью семи прин­ципов, чтобы привести ваше научное во всех отноше­ниях примечание в соответствие с «Фрагментами». Я хотел бы заметить еще раз, что большинство ваших чи­тателей на каждом шагу путают понятия «материя» и «дух», и очень важно и необходимо дать четкое опреде­ление этим двум терминам, чтобы неискушенный чита­тель мог понять разницу между ними: что подразумева­ется под материей, эманирующей из Духа, и не стано­вится ли Дух ограничен размерами материи, когда она из него излучается.

Ваш преданный брат

Н.Д. К. [11], член Теософского Общества.

Кажущееся несоответствие между двумя утверж­дениями, процитированными нашим корреспонден­том, в действительности не содержит противоречия, и в объяснении нет никакого «расхождения». Недо­разумение возникает из-за отсутствия у рядовых чи­тателей, не привыкших к оккультным идеям, четкого разграничения понятий «человеческая личность» и «индивидуальность». В современном оккультном учении очень часто упоминается это различие, и в самой «Разоблаченной Изиде», где объяснение сот­ни тайн лежит почти на поверхности, – в более ран­них работах по оккультной философии они были со­вершенно скрыты, ожидая только приложения ума, ведомого небольшими оккультными познаниями, чтобы выйти на свет дня. Когда писалась «Разобла­ченная Изида», те, от кого исходил импульс, направ­лявший подготовительный этап работы, знали, что еще рано полностью открывать многие истины, ко­торые они хотели выразить простым языком. Поэто­му читателям этой книги давались скорее намеки, наброски и философские эскизы, чем систематизированные толкования. Так, относительно обсуждае­мой проблемы на с. 315, том I, высказывается пред­положение, почти утверждение, о различии между личностью и индивидуальностью. В этом месте из­лагается мнение некоторых философов, с которыми, как легко увидеть, автор соглашается: «Человек и душа должны были завоевать свое бессмертие, под­нявшись до Единства, в котором в случае успеха они бы окончательно соединились... Индивидуализация человека после смерти зависит от Духа, а не от его души и тела. Хотя слово «личность» в своем обыч­ном значении становится бессмыслицей примени­тельно к нашей бессмертной сути, все же последняя является различимой сущностью, бессмертной и веч­ной per se». И чуть ниже: «Человек мог бы достичь бессмертия и оставаться в вечности тем же внутрен­ним я, каким он был на земле; но это отнюдь не означает, что он должен остаться господином Смитом или господином Брауном, каким он был на земле...» Детальное рассмотрение этих понятий разрешит недоумение нашего корреспондента. У Элифаса Леви речь идет о личностях, во «Фрагментах» – об ин­дивидуальностях. Его выражение «бесполезная часть человечества» применительно к основной массе лич­ностей. Сохранение личности без изменения после смерти очень редкое достижение, доступное только тем, кто вырвал у природы ее секреты и управляет своим собственным сверхматериальным развитием. В своей излюбленной иносказательной манере Элифас Леви называет таких людей бессмертными в добре через отождествление себя с Богом или бессмертны­ми во зле через отождествление себя с Сатаной. Иными словами, сохранение личности после смерти (или, лучше сказать, долгое время после смерти; не будем сейчас объяснять это различие) достигается только адептами и магами – единственным классом, обладающим высшими тайными знаниями. Одни его представители получили их праведным путем и из благих побуждений, другие – неправедными средст­вами и для низких намерений. Но тому, что входит в состав внутреннего я, более чистым элементам души земной личности, объединенным с духовными принципами и образующим собственно индивидуаль­ность, гарантирована сохранность в новых воплоще­ниях, независимо от того, будет ли рождающийся на земле человек наделен более высокими знаниями или останется простым обывателем всю свою жизнь.

Эта доктрина не относится к числу тех, что сра­зу встречают понимание у людей, чье представление о бессмертии было искажено низкопробными учени­ями современной церкви. Некоторые экзотерические религии требуют от своих последователей предста­вить в своем воображении, что жизнь за гробом яв­ляется своего рода продолжением жизни по эту сто­рону. В них вселяют веру, что если они хорошо себя вели в этой жизни, то целую «вечность» будут пре­бывать на неких роскошных Небесах, – как если бы их доставили в какую-то отдаленную страну – чу­десным образом защищенные от болезней и смерти и навеки оставаясь «господином Смитом» или «гос­подином Брауном», как и до переселения. При близ­ком рассмотрении эта концепция так же абсурдна, как и теория о том, что за заслуги или за грехи этой короткой жизни – всего лишь мига в масштабах вечности – они могут получить вечное блаженство или навлечь на себя всевозможные ужасы несконча­емого наказания. Цели и средства, причины и след­ствия должны быть пропорциональны как в мире духа, так и в мире плоти. Человеку, который не сде­лал сначала свою личность чем-то совершенно не­обыкновенным, невозможно понять, как она реаль­но может быть вечной. Было бы глупо даже желать увековечивать ее в таком виде, ибо как могли бы человеческие существа, ведущие позорный жалкий образ жизни, чьи личности являются всего лишь скоплением никчемных и своекорыстных воспоми­наний, быть счастливыми, обнаружив, что их стра­дания остались неизменными на все грядущие вре­мена, да еще на фоне вечного контраста с застывшими в своем развитии личностями высокого поряд­ка. Память о существовании каждой личности действительно сохраняется нетленной в таинственной летописи, и в один прекрасный день – в таком от­даленном будущем, что о нем не стоит сейчас даже задумываться, бессмертная духовная индивидуаль­ность сможет заглянуть в нее, как бы перелистывая страницы огромной книги жизней, которую она к тому времени напишет. Но отложим эти очень ту­манные размышления и вернемся к вопросу о при­ближающейся участи огромного большинства из нас, которое Элифас Леви так нелицеприятно назвал «бесполезной частью человечества» – бесполезной только, следует запомнить, относительно наших осо­бых нынешних сочетаний земных обстоятельств, но не относительно внутреннего Я, которому предопре­делена многократная активная радостная жизнь и су­ществование в будущем в лучших условиях как на этой земле, так и на высших планетах.

Большинство людей способно понять, что каким бы неудовлетворительным ни был состав их нынеш­них личностей, но это, в конце концов, они сами – «несчастный малый, сэр, но мое порождение» – и что внутренние духовные монады, которые они очень смутно осознают, ко времени соединения с совер­шенно другим набором составных частей в новых воплощениях будут совсем иными людьми, судьбы которых их не интересуют. В действительности же, когда это время наступит, судьбы этих людей будут волновать их так же, как их нынешние. Но, оста­вив без внимания эту часть теории, слабые собратья смогут все же найти некоторое утешение в том, что в конце своих теперешних жизней они распрощаются со своими нынешними личностями, слишком уны­лыми, чтобы держаться за них. Элифас Леви изла­гает учение очень кратко, что касается приведенно­го отрывка, и с большими пропусками, которые с точки зрения рассматриваемой проблемы имеют очень большое значение. Говоря о бессмертии, вели­кий оккультист мыслит огромными временными мас­штабами, доступными личности адепта и мага. Ког­да он говорит об уничтожении после этой жизни, он не принимает в расчет определенный отрезок време­ни, не заслуживающий, возможно, рассмотрения в сравнении со всей совокупностью существований, но тем не менее очень даже привлекающий внимание людей, которые цепляются за крохотный фрагмент своего жизненного стажа, в котором воплощается личность – предмет нашего разговора.

В ряде статей, напечатанных в нашем журнале за последние несколько месяцев, уже объяснялось, что вовлечение духовной монады в новое рождение на­ступает не сразу после ее выхода из физического тела, в котором она в последний раз обитала на зем­ле. В камалоке, или земной атмосфере, происходит отделение двух групп эфирных принципов, и в ог­ромном большинстве случаев, когда почившая личность – пятый принцип – передает что-то достой­ное увековечения и объединения с шестым принципом, духовная монада, сохранив тем самым сознание своей покойной личности на некоторое время, пере­ходит в состояние, названное дэвакханом, где она ве­дет существование неомраченного удовлетворения и сознательного наслаждения в течение действительно очень долгого периода времени, по сравнению с дли­тельностью жизни на нашей земле. Разумеется, это не состояние активности и острых контрастов меж­ду болью и удовольствием, исканиями и достижениями, как в физической жизни, но это состояние, в котором личность, в оккультном смысле, увековечи­вается, насколько это выражение уместно примени­тельно к недолговечности всего, что причиняло боль при жизни. Именно из этого состояния духовная монада воплощается в следующую активную жизнь, и с момента этого нового рождения со старой лич­ностью покончено. Но для людей, чье воображение находит концепцию о перевоплощениях и новой личности неутешительной, доктрина о дэвакханв – следует запомнить, что эти «доктрины» являются констатациями научного факта, который, по утвер­ждению адептов, так же реален, как и звезды, хотя они находятся слишком далеко, чтобы большинство из нас могло достичь их, – так вот, доктрина о дэвакхане предоставит людям, которые не могут сразу распрощаться с воспоминаниями о земной жизни, мягкую площадку для падения.

ПАМЯТЬ В МОМЕНТ СМЕРТИ

В одном очень старом письме Учителя, написан­ном много лет назад и адресованном члену Теософ­ского Общества[12], находим следующие поучитель­ные строки, касающиеся ментального состояния умирающего человека:

В последний момент вся жизнь отражается в нашей памяти: изо всех позабытых уголков и закоулков выплы­вают картина за картиной, одно событие за другим. Уми­рающий мозг выгоняет память из ее берлоги мощным, неодолимым импульсом, и память добросовестно вос­производит каждое впечатление, отданное ей на хране­ние за время активной деятельности мозга. То впечатле­ние и мысль, которые оказываются самыми сильными, естественно, становятся наиболее яркими и затмевают, так сказать, все остальные, которые исчезают, чтобы заново появиться только в дэвакхане. Ни один человек не умирает в состоянии безумия или бессознательности, вопреки утверждениям некоторых физиологов. Даже ума­лишенный или охваченный приступом белой горячки имеет свой миг прояснения сознания в момент смерти, про­сто он не в состоянии сообщить об этом окружающим. Зачастую человек только кажется мертвым. Но и меж­ду последней пульсацией крови, последним ударом сер­дца и тем мигом, когда последняя искорка животного тепла покидает тело, мозг думает, и эго заново пережи­вает всю свою жизнь в эти короткие секунды. Говорите шепотом вы, присутствующие у смертного одра, ибо вы присутствуете при торжественном явлении смерти. Особенно спокойными вам надлежит быть тотчас пос­ле того, как Смерть схватит тело своей холодною рукою.

Говорите шепотом, повторяю я, чтобы не нарушить спо­койное течение мысли и не воспрепятствовать активной работе Прошлого, проецирующего свою тень на экране Будущего...

Против вышеизложенного мнения материалисты неоднократно выступали с активными протестами. Биология и (научная) психология настаивали на не­приятии этой идеи; и если последняя (психология) не имела никаких доказанных фактов для подкре­пления собственных гипотез, то первая (биология) просто отметала ее как пустое «суеверие». Но про­гресс не обходит стороной даже биологию; и вот о чем свидетельствуют ее последние открытия. Не так давно д-р Ферре представил Парижскому биоло­гическому обществу прелюбопытнейший доклад о ментальном состоянии умирающих, блестяще под­тверждающий все то, что было сказано в вышепри­веденной цитате. Ибо д-р Ферре обращает внимание биологов именно на удивительный феномен воспо­минаний о прожитой жизни и обвала глухих стен памяти, долгое время скрывавших давно позабытые «уголки и закоулки», выплывающие ныне «картина за картиной».

Нам достаточно упомянуть только два примера, которые этот ученый приводит в своем отчете, что­бы доказать, насколько обоснованы с точки зрения науки те учения, которые мы получаем от наших во­сточных Учителей.

Первый пример связан с человеком, умершим от чахотки. Его болезнь обострилась вследствие повреждения позвоночника. Он уже потерял сознание, но двумя последовательными инъекциями грамма эфира его удалось вернуть к жизни. Больной слег­ка приподнял голову и быстро заговорил по-фламандски на языке, которого не понимали ни присутствующие, ни сам умирающий. А когда ему предложили карандаш и кусок картона, он с потрясающей быстротой набросал несколько слов на этом же языке, причем, как выяснилось впослед­ствии, без единой ошибки. Когда надпись удалось наконец перевести, оказалось, что смысл ее весь­ма прозаичен. Умирающий вдруг вспомнил, что с 1868 года, то есть уже более двадцати лет, должен некоему человеку пятнадцать франков, и просил, чтобы ему их вернули.

Но почему он написал свою последнюю волю по-фламандски? Умиравший был уроженцем Антверпена, но еще в детстве сменил и город, и стра­ну, так и не успев толком выучить тамошний язык. Всю свою дальнейшую жизнь он прожил в Париже и говорить и писать умел только по-фран­цузски. Совершенно очевидно, что вернувшиеся к нему воспоминания последняя вспышка созна­ния, развернувшая перед ним, наподобие ретроспек­тивной панорамы, всю его жизнь, вплоть до пус­тякового эпизода, касавшегося нескольких фран­ков, занятых у друга двадцать лет тому назад, ис­ходили не только из физического мозга, но преимущественно из его духовной памяти из па­мяти высшего Эго (Манаса, или перевоплощающейся индивидуальности). А тот факт, что он начал го­ворить и писать по-фламандски на языке, ко­торый он мог слышать в своей жизни только тог­да, когда сам еще почти не умел говорить, слу­жит дополнительным подтверждением нашей пра­воты. В своей бессмертной природе Эго знает практически все. Ибо материя есть не что иное, как «последняя стадия и тень существования», как говорит нам Равессон сотрудник французского института.

Перейдем теперь ко второму примеру.

Еще один больной умирал от туберкулеза легких и точно так же был приведен в сознание перед смер­тью инъекцией эфира. Он повернул голову, посмотрел на жену и быстро сказал ей: «Ты теперь не най­дешь эту булавку, с тех пор поменяли все полы». Данная фраза касалась потерянной за восемнадцать лет до этого булавки от шарфа события настоль­ко незначительного, что его едва удалось вспомнить. Даже такой пустяк не преминул промелькнуть в последнем видении умирающего, который успел про­комментировать увиденное словами, прежде чем его дыхание прекратилось. Таким образом, можно пред­положить, что все бесчисленные тысячи каждоднев­ных событий и происшествий долгой человеческой жизни проносятся перед гаснущим сознанием в са­мый последний и решающий момент исчезновения. За какую-нибудь секунду человек заново прожива­ет всю свою предыдущую жизнь!

Можно упомянуть еще и третий пример, убеди­тельно доказывающий правоту оккультизма, который возводит все подобные воспоминания к мыслитель­ной способности индивидуума, а не личностного (низ­шего) эго. Одна молодая девушка, которая ходила во сне почти до двадцатидвухлетнего возраста, могла вы­полнять, будучи в состоянии сомнамбулического сна, самую разную работу по дому, о чем потом ничего не могла вспомнить после пробуждения.

В числе психических предрасположенностей, ко­торые она демонстрировала во время сна, была ярко выраженная скрытность, совершенно несвойственная ей в состоянии бодрствования. Когда она не спала, то была достаточно открытой и общительной и по­чти не заботилась о своей собственности. Но в со­мнамбулическом состоянии она имела обыкновение прятать свои и просто попавшие ей под руку вещи, причем делала это с большой изобретательностью. Об этой ее привычке знали родственники и друзья, да еще две служанки, специально нанятые для того, чтобы присматривать за нею во время ночных хож­дений. Эту работу они выполняли годами и знали, что серьезных проблем девушка никогда не создава­ла: исчезали только пустяковые вещи, которые по­том легко было вернуть на место. Но в одну жар­кую ночь служанка задремала, и девушка, встав с постели, направилась в кабинет отца. Последний был известным нотариусом и имел привычку работать допоздна. Как раз в этот момент он ненадолго отлучился, и сомнамбула, войдя в комнату, намерен­но похитила с его рабочего стола лежавшее на нем завещание и довольно крупную сумму денег, не­сколько тысяч, в банкнотах и облигациях. Она спря­тала похищенное в библиотеке внутри двух полых колонн, стилизованных под цельные дубовые ство­лы, вернулась к себе в комнату до возвращения отца и легла в постель, не потревожив дремавшую в крес­ле служанку.

А в результате служанка упрямо отрицала, что ее молодая хозяйка куда-либо выходила ночью из своей комнаты, и с настоящей виновницы было снято по­дозрение, а вернуть деньги так и не удалось. К тому же потеря завещания, которое должно было фигури­ровать в суде, практически разорила ее отца и ли­шила его доброго имени, тем самым ввергнув всю семью в подлинную нищету. Примерно девять лет спустя девушка, к тому времени уже семь лет как избавившаяся от привычки ходить во сне, подхва­тила чахотку, от которой в конце концов и умерла. И вот на смертном одре, когда пелена, прежде скрывавшая ее сомнабулические переживания от физи­ческой памяти, наконец спала, пробудилась божественная интуиция, и картины прожитой жизни стремительным потоком полились перед ее внутренним зрением, она разглядела, в числе прочих, сцену своего сомнамбулического воровства. При этом она очнулась от забытья, в котором пребывала уже несколько часов кряду, ее лицо исказила гримаса ужасного эмоционального переживания, и она закричала: «Что я наделала?! Это я взяла завещание и деньги... Посмотрите в пустых колоннах в библио­теке; это я...» Она так и не закончила фразу, по­скольку сам этот бурный всплеск эмоций оборвал ее жизнь. Однако поиск все равно был произведен, и внутри дубовых колонн там, где она и сказала, были найдены завещание и деньги. Этот случай представляется еще более странным в силу того, что упомянутые колонны были настолько высоки, что, даже встав на стул и имея в запасе гораздо больше времени, нежели те считанные секунды, коими рас­полагала спящая похитительница, она все равно не смогла бы дотянуться до их макушек, чтобы опус­тить похищенное в их внутреннюю пустоту. В свя­зи с этим можно отметить, что люди, пребывающие в состоянии экстаза или исступления, обладают, как кажется, аномальными способностями (См.: Convulsionnaires de St. Medard et de Morzine)[13] могут ка­рабкаться по ровным отвесным стенам и допрыги­вать даже до верхушек деревьев.

Если принять все эти факты так, как они изло­жены, разве не убеждают они в том, что лунатик об­ладает собственным разумом и памятью, отдельны­ми от физической памяти бодрствующей низшей Сущности, и что именно первые ответственны за воспоминания in articulo mortis, поскольку тело и физические чувства в этом случае постепенно зату­хают, прекращая функционировать, разум неуклон­но удаляется прочь по психической стезе, и дольше всех сохраняется именно духовное сознание? А по­чему бы нет? Ведь даже материалистическая наука начинает признавать многие психологические фак­ты, тщетно требовавшие к себе внимания каких-нибудь двадцать лет тому назад. «Истинное суще­ствование, – говорит Равессон, – жизнь, пред ко­торою всякая другая жизнь кажется лишь смутным очертанием и слабым отблеском, это жизнь Души».

То, что публика обычно называет «душой», мы на­зываем «перерождающимся эго». «Быть значит жить, а жить – значит мыслить и проявлять волю», – говорит этот французский ученый[14]. Но если физический мозг – это действительно только ограничен­ное пространство, сфера, служащая для улавливания стремительных вспышек неограниченной и бесконеч­ной мысли, то ни о воле, ни о мышлении нельзя сказать, что они зарождаются внутри мозга, даже с точки зрения материалистической науки (вспомните непреодолимую пропасть между материей и разумом, существование которой признавали Тиндаль и мно­гие другие). А дело все в том, что человеческий мозг – это просто канал, соединяющий два уровня, психодуховный и материальный; и через этот канал все абстрактные и метафизические идеи просачива­ются с уровня Манаса в нижестоящее человеческое сознание. Следовательно, никакое представление о бесконечном и абсолютном не входит и не может войти в наш мозг, поскольку превышает его способ­ности. Эти категории может доподлинно отражать только наше духовное сознание, передающее затем их более или менее искаженные и потускневшие про­екции на скрижали наших восприятий физического уровня. Так, даже воспоминания о важных событи­ях нашей жизни зачастую выпадают из памяти, но все они, включая самые малозначительные пустяки, сохраняются в памяти «души», потому что для нее вообще не существует памяти, а есть только вечно присутствующая реальность на уровне, превосходящем наши представления о пространстве и времени. «Человек есть мера всех вещей», – говорил Аристо­тель; и, конечно же, при этом имел в виду не внешнюю форму человека, слепленную из плоти, кос­тей и мускулов!

Из всех выдающихся мыслителей, Эдгар Кине – автор «La Creation»[15] – высказывает эту мысль наи­более отчетливо. Говоря о человеке, преисполненном чувств и мыслей, о которых он сам даже не дога­дывается или только смутно воспринимает как не­кие нечеткие и непонятные побудительные импуль­сы, Кине утверждает, что человек осознает лишь очень небольшую часть собственного морального бытия. «Мысли, которые приходят нам в голову, но не получают должного признания и оформления, будучи однажды отвергнутыми, находят прибежище в самых основах нашего бытия...» А когда их отго­няют настойчивые усилия нашей воли, «они отсту­пают еще дальше и еще глубже – бог знает в какие фибры, чтобы царствовать там и исподволь влиять на нас, неосознанно для нас самих...»

Да, эти мысли становятся такими же незамет­ными и недосягаемыми для нас, как вибрации зву­ка и света, когда они выходят за пределы доступ­ного нам диапазона. Невидимые и избегающие нашего внимания, они тем не менее продолжают работать, закладывая фундамент наших будущих мыслей и действий и постепенно устанавливая над нами свой контроль, хотя мы сами можем вовсе не думать о них и даже не догадываться об их суще­ствовании и присутствии. И похоже, что Кине, этот великий знаток Природы, в своих наблюде­ниях никогда не был более близок к истине, чем в том случае, когда, говоря об окружающих нас со всех сторон тайнах, сделал следующий глубокомыс­ленный вывод, что самое главное для нас: «Это не тайны неба или земли, но те, что сокрыты в глу­бине нашей души, в наших мозговых клетках, на­ших нервах и фибрах. Нет нужды, – добавляет он, – в поисках неведомого углубляться в звездные миры, в то время как прямо здесь – рядом с нами и в нас многое остается недоступным... Как наш мир состоит главным образом из незримых су­ществ, которые являются подлинными строителями его континентов, точно так же и человек».

Истинно так, коль скоро человек представляет собою смесь из неосознанных и ему самому непонят­ных восприятий, неопределенных чувств и невесть откуда взявшихся эмоций, вечно ненадежной памя­ти и знания, которое на поверхности его уровня пре­вращается в невежество. Но если память живого и здорового человека часто оказывается не на высоте, поскольку один факт в ней наслаивается на другой, подавляя и вытесняя первый, то в момент великой перемены, которую люди называют смертью, то, что мы считаем «памятью», похоже, возвращается к нам во всей своей силе и полноте.

И чем же еще это можно объяснить, если не тем простым фактом, что обе наши памяти (или, вернее, два ее состояния, соответствующие высшему и низ­шему состояниям сознания) сливаются вместе – по крайней мере, на несколько секунд, образуя единое целое, и что умирающий переходит на уровень, где нет ни прошлого, ни будущего, но только одно все­объемлющее настоящее? Память, как нам всем из­вестно, усиливается более ранними ассоциациями, и потому с возрастом становится крепче, чем, скажем, в младенческом возрасте; и связана она более с ду­шой, нежели с телом. Но если память – это часть нашей души, то, как справедливо заметил некогда Теккерей, она по необходимости должна быть веч­ной. Ученые это отрицают, но мы, теософы, утвер­ждаем это. В подтверждение своих теорий они мо­гут привести только негативные аргументы, у нас же в арсенале имеются бесчисленные факты, подобные тем трем, что мы описали выше в качестве приме­ра. Причинно-следственная цепь, определяющая действие разума, до сих пор остается и всегда останет­ся terra incognita для материалиста. Ибо, если они так непоколебимо уверены в том, что, следуя выраже­нию Поупа:

Наши мысли, в кельях мозга затворившись, отдыхают;

Но невидимые цепи их всегда соединяют...

– однако по сей день никак не могут обнаружить эти цепи, то как они могут надеяться разгадать тай­ны высшего, Духовного Разума!

ДЭВАКХАН

«Позвольте мне задать вопрос.

В томе IV, № 2 на стр. 29 я прочитал, что в дэвакхане духовная монада очень долго пребывает в состоянии неомраченного удовольствия и сознательной радости, однако не проявляя при этом активности, не испыты­вая волнующих контрастов между болью и наслаждени­ем, без поиска и достижений[16].

Как сознательное существование без активности или устремления может приносить удовлетворение и наслаж­дение? Не было бы уничтожение предпочтительнее та­кому вялому состоянию? На христианских небесах есть, по крайней мере, движение пальмовых листьев и звуки арфы. Поистине, убогое времяпрепровождение; но луч­ше, чем ничего? Пожалуйста, объясните.

Надеюсь, Вас не обидит моя чрезмерная любозна­тельность.

С большим уважением,

Ваш покорный слуга Р. Хартман,

член Теософского Общества

Джорджтаун, Колорадо

31 января».

Вопрос нашего корреспондента был уже предвос­хищен содержательными приложениями к недавно опубликованному «Фрагменту» о дэвакхане[17]. Для реализации условий духовного существования любого рода необходимо подняться над планом чисто физи­ческих восприятий. Нельзя видеть духовные явления физическим зрением, и невозможно правильно оце­нить субъективные феномены с помощью размышлений, вызванных физическими чувствами. «Как со­знательное существование без активности и устрем­ления может приносить удовлетворение и наслажде­ние?» Ошибочность такого вопроса станет более оче­видной, если его перефразировать так: «Как созна­тельное существование без занятий спортом и охотой может приносить наслаждение?» Природа животных или даже физиологических желаний человека не носит неизменного характера. Запросы ума отли­чаются от требований тела. Вечно возвращающееся желание перемен, присущее физической жизни, вне­дряет в наше представление идею, что без многооб­разия занятий и развлечений удовольствие очень скоро проходит. Ясно представить себе, каким об­разом один канал духовного сознания может дли­тельное время поддерживать восторженное внимание духовной сущности, способны, вероятно, только те люди, которые еще при жизни развили определен­ные внутренние способности, дремлющие у подавля­ющей части человечества.

А пока что нашего корреспондента, возможно, не­сколько обрадует тот факт, – как он объяснен в недавних очерках на эту тему, – что в дэвакхане в высшей степени проявляется одна разновидность многобразия, а именно варьирование размышлений, произрастающих из мыслей, зародившихся при жиз­ни. В дэвакхане, например, возможен огромный при­рост знаний у духовной сущности, которая начала их «поиск» еще при жизни. В дэвакхане с духом про­изойдет только то, что было затронуто при жизни; условия субъективного существования там таковы, что совершенно исключают привнесение внешних импульсов и чужеродных мыслей. Но зачатки мыс­лей, посеянных однажды, размышления, получившие некогда определенное направление (метафоры мож­но свободно подобрать по вкусу), в дэвакхане мо­гут развиваться бесконечно, поскольку шестое чувство и шестой принцип являются нашими наставни­ками, а в таком обществе не может быть обособлен­ности в том смысле, как человечество понимает этот термин. Фактически духовное эго, руководимое сво­им 6-м принципом, не должно опасаться, что ему придется скучать и вздыхать о куклах и кеглях, а также об арфах и пальмах средневекового Рая.

ДЕЙСТВЕННОСТЬ ПОХОРОННЫХ ОБРЯДОВ

[Автору «Фрагментов оккультной истины»]

«Дорогой сэр и брат!

В своей статье о дэвакхане Вы подробно описали то наслаждение, которое духовное Эго, совместно с выс­шим содержанием 5-го принципа, испытывает в состоя­нии безоблачного сна, продолжающегося огромный пе­риод времени. Эго, родившееся в дэвакхане после этапа созревания, не ведает о том, что происходит здесь, на земле, к которой оно не может быть притянуто. Толь­ко оболочка, образованная 4-м принципом и низшими остатками 5-го, продолжает блуждать в камалоке, и именно ее religuiae часто появляется при определенных условиях на спиритических сеансах. Обо всем этом чет­ко рассказано во "Фрагментах", которые помогут раз­веять многие сомнения. Однако сведения, почерпнутые из "Фрагментов", не дают представления о том, каким образом эта оболочка, состоящая из 4-го и низшей ча­сти 5-го принципов, осознает свое прошлое существо­вание и испытывает ли она какие-либо сознательные страдания за свои былые прегрешения. Опять же, для индусов и парсов крайне важно знать, приносят ли по­гребальные церемонии хоть малейшую пользу этой обо­лочке или высшему Эго, пребывающему в состоянии дэвакхан.

Просвещенный ум отказывается верить, что механи­чески совершенные надуманные ритуалы хоть как-то способствуют облегчению состояния развоплощенной части человека, и все же парсы и индусы из года в год вынуждены тратить огромные суммы денег из суеверного страха невольно причинить вред душе усопшего. Похо­роны являются истинным проклятием для парсов, чьи средние классы почти полностью раздавлены такими не­померными и бессмысленными расходами. Их цивили­зация сильно пострадала от столь разорительного суе­верия. Следовательно, было бы весьма желательно уз­нать мнение оккультистов по поводу размеров помощи, которую живые могут (если могут вообще) оказать че­тырем оставшимся принципам покойного. В журнале "Theosophist" (т. IV, с. 179) господин Чидамбарам Айер процитировал одну из шастр, в которой говорится, что "тот, кто не совершает шраддху[18] в годовщину смерти, будет рождаться чандалой[19] десять миллионов раз"'[20].

Очевидно, это писал непосвященный жрец[21], едва ли знакомый с истинной доктриной о перевоплощении. Но подобные сентенции оставляют свой след в умах просто­го народа, а у мыслящих людей, занятых поиском дос­товерных знаний об оккультной стороне этого вопроса, могут зародить сомнения.

Эта тема очень удачно перекликается с темой дэвакхана и обещанной статьи об авичи, и я искренне наде­юсь, что Вы будете настолько любезны, что дадите бо­лее подробные пояснения по этому вопросу, ибо для жителей Азии крайне важно знать, представляют ли их похоронные ритуалы реальную ценность.

С братским приветом,

Н.Д.К., член Теософского Общества».

Автор «Фрагментов» уехал в Англию и сможет от­ветить на поставленные вопросы только по проше­ствии некоторого времени. Поскольку мы с ним принадлежим к одной философской школе, позвольте мне до его возвращения высказать несколько слов по данной теме.

История свидетельствует, что в каждой стране и у всех народов мира существуют различные обряды захоронения и что только у немногих, так называе­мых диких, примитивных рас были или имеются похоронные ритуалы. Искренняя нежность по отно­шению к мертвым телам тех, кого мы любили или уважали, может, помимо выражения естественного горя, проявиться у родственников в дополнительных знаках почитания отошедших в мир иной. Но риту­алы и церемонии, предписываемые нашими почтен­ными церквями и их идеологами, являются домыс­лами, порожденными клерикальными амбициями священников, и попытками вызвать у прихожан приносящие прибыль суеверный страх и священный трепет перед наказанием, о котором сами священни­ки имеют весьма смутное представление, почерпну­тое из умозрительных и зачастую очень нелогичных гипотез. Брахманы, мобеды[22], авгуры[23], раввины, мул­лы и священники, поняв, что их материальное бла­гополучие зависит в большей степени от взносов прихожан, неважно за живых или мертвых, чем ду­ховных накоплений мирян от мнимого посредниче­ства служителей культа между Богом и людьми, по­считали такую выдумку удобной и выгодной и с тех пор разрабатывают эту золотую жилу. Похоронные обряды возникли у народов с теократическим[24] го­сударственным устройством, как например, у древ­них египтян, ариев и евреев. Тесно переплетенные с теологией и освященные ею, эти ритуалы были заимствованы религиями почти всех народов и со­блюдаются ими по сей день; ибо если религии зна­чительно отличаются между собой, то обряды, пере­живая нацию носительницу религии, породившую их, переходили от одного народа к другому. Так, например, христианский обычай трижды бросать зем­лю на гроб, опушенный в могилу, был унаследован от греческих и римских язычников; современный парсизм, как мы полагаем, заимствовал значитель­ную часть своих похоронных обрядов из индуизма, влияние которого породило его нынешние формы поклонения. Авраам и другие патриархи были похоронены без всяких ритуалов и даже в книге «Левит» (гл. XIX, 28) израильтянам запрещается «делать на своем теле любые надрезы или рисовать какие-либо знаки в память об умерших». Аналогичным образом в древнейших книгах зороастрийцев, старом и новом «Десатире»[25], за исключением нескольких актов бла­годеяния (по отношению к бедным, а не к мобедам) и чтения священных книг, нет никаких предписа­ний о специальных церемониях. В Книге пророка Абада («Десатир») находим буквально следующее:

«154. Труп можно поместить в сосуд с aqua fortis или предать огню или земле (после удаления из него Насы, или мертвой материи)».

И далее:

«При рождении ребенка или кончине родственника прочитайте Носк и раздайте что-нибудь на дороге Мазды (во имя Ормузда, или милостыню)».

Это все, и ни в одной древней книге вы не най­дете предписаний по поводу церемоний, совершаемых в наше время, и менее всего о больших денеж­ных затратах, зачастую приводящих к разорению оставшихся в живых.

С оккультной точки зрения такие ритуалы не оказывают ни малейшей пользы душе покойного. Эта идея полностью противоречит правильно понято­му закону кармы. Как ничья посмертная карма не может быть ни облегчена, ни утяжелена хорошими или плохими поступками ближайших родственников, – у каждого человека своя индивидуальная судьба, отличная от таковой его близких, – точно так же развоплощенная душа не может нести ответствен­ность за деяния тех, кого она оставила на земле. На­пример, легковерные люди полагают, что четыре принципа покойного могут испытывать колики, если оставшиеся на земле чрезмерно употребляют некото­рые виды фруктов.

Зороастрийцы и индусы имеют мудрые – более мудрые, чем у христиан, законы о захоронении тру­пов, но их предрассудки все еще велики. Ибо если идея о том, что присутствие мертвеца оскверняет живых, есть не что иное как суеверие, не достойное нашего просвещенного века, то истинной целью разумного и полезного по своим последствиям рели­гиозного запрета слишком тесно прикасаться к покойнику и хоронить его без предварительной дезин­фекции с помощью огня, хищных птиц[26] или agua fortis (последний метод получил наибольшее распро­странение у древних парсов) было обеспечение наилучшей санитарной профилактики эпидемий. Хрис­тианам было бы неплохо позаимствовать эту традицию у «язычников», поскольку всего лишь несколько лет назад целая провинция в России почти полно­стью вымерла из-за переполненности кладбищ. Слишком многочисленные захоронения на ограниченном пространстве и за короткий промежуток времени в такой степени насыщают землю продукта­ми распада, что делают невозможным их дальнейшее поглощение почвой, в результате чего замедляется разложение, а его элементы проникают прямо в ат­мосферу, вызывая эпидемии болезней, даже таких, как чума.

«Пусть мертвые хоронят своих мертвецов» муд­рые слова, истинный и глубокий смысл которых, ка­жется, до сего дня не понял ни один теолог. Смерть Зороастра, Моисея или Будды не сопровождалась никакими похоронными обрядами или церемониями; их тела просто убрали с дороги живых.

Хотя, строго говоря, ни «Дабистан», ни «Десатир» не могут быть причислены к ортодоксальным книгам парсов, содержание обоих, если не сами эти труды, на несколько тысячелетий старше об­рядов, описанных в «Авесте», как сейчас точно известно, – мы все же видим, что предписания первого были отвергнуты, а указания второго под­тверждены «Авестой».

В «Фаргарде»[27] (VIII, 74(233)) «Вендидада»[28] при­каз Ахура Мазды: «Пусть они убьют того, кто жа­рит Насу» и т.д. комментируется так: «Тот, кто сжи­гает Насу [мертвую материю], должен быть убит. Сжигание или обжаривание Насы мертвых является главным преступлением», ибо «из-за этого пришел Ангра-Манью[29], который есть сама смерть, и поро­дил грех, которому нет прощения, – [немедленное] сжигание трупов»[30].

Ариман – это не что иное, как человеческое не­вежество и эгоизм.

Что касается обрядов, совершаемых после захоро­нения тела, то мы находим те же указания, что и в «Книге Абада» («Десатир»):

«Атраван должен первым идти по дороге и гром­ко произносить следующие торжественные слова: «Yathb аhы vairyф» («Воля Господа закон справед­ливости»). Дары Воху-Мано (Рай, Воху-Мано, или Добрая Мысль, открывает небесные врата – см. «Fargard» XIX, 31) – за дела, совершенные в этом мире для Мазды. Кто помогает бедным, преумножает величие Ахуры»[31].

Таким образом, отменяя ферсендаджийскую тра­дицию кремации трупов, распространенную среди почитателей Мах-Абада, Зердушт 13-й (персидский пророк), сделавший много усовершенствований и реформ, указывает на единственный обряд – мило­стыню.

ПАНИХИДА ПО УМЕРШЕМУ ПРИ ЖИЗНИ

Публикуемые ниже фрагменты представляют со­бой один из самых замечательных примеров так называемого автоматического письма, когда загип­нотизированного медиума мысленно побуждают записать на бумаге какой-либо текст, о котором он прежде не думал и даже не имел представления. В данном случае медиумом была молодая дама, ничего не знавшая об этой панихиде. Но мы знаем, что она является фрагментом песнопения, исполнявшегося над погруженным в транс телом неофита, коему предстоит стать посвященным. Его оригинальный текст был найден в Египте среди бинтов, в которые была завернута мумия, дедом того джентльмена, ма­сона, у которого мы его позаимствовали. Хотя этот фрагмент, возможно, знаком египтологам, мы уве­рены в том, что молодая леди, записавшая его, не слышала о нем раньше и была немало удивлена, увидев написанные собственной рукою стихи. Но особенно ее удивила подпись «Сефер», поставленная ею в конце текста. Спиритуалисты могут сказать, что это было послание от «духов», но мы придержи­ваемся мнения, что это были воспоминания о прошлых рождениях той самой дамы, которая записала текст панихиды. Подобные воспоминания проявля­ются вовсе не так редко, как может показаться, просто их происхождение зачастую остается неуста­новленным. Во всяком случае, они могли бы объяс­нить многие странные вещи, происходящие во вре­мя сеансов с медиумами и психографистами, как нам было сказано, только во времена Птолемея[32] эту па­нихиду стали читать над телом настоящего умерше­го или мумией.

Е. П. Блаватская

ХИОС XXI

Перевяжи главу свою и обездвижь свои члены, ибо отсюда грядут дивные вести для того, чьи уши разверсты в тишине склепа.

Пей жадно слова медоточивые и смешивай их так, чтобы горечи оставалось ровно столько же, сколько и сладости.

Отврати сердце свое от всего внешнего знания и обратись ко знанию сфер.

Вырви немедля из земли все колышки, удержи­вающие шатры, и пусть упадут они, ибо ужасный самум уже близко.

Готов ли ты, тщедушный смертный? Перевязана ли глава твоя, и остыла ли кровь, и вышла ли уже из тебя кровь твоя?

Положили ли тебя, оборотив к востоку, и внимает ли внутренний слух твой музыке голоса сфер?

Слушай же, тщедушный смертный.

Голос начинает рождать звук, и начинается стре­мительный отлив.

Слабый смертный, лежащий здесь подобно обра­зу Финея[33], что беспокоит тебя? Блеск колесниц не ослепит твои усталые глаза.

Стук боевых топоров не коснется твоего слуха.

Прислушайся же к голосу; ты ушел отсюда, сла­бый смертный, и земля больше не знает тебя.

Твоя перевязанная голова покоится на погребаль­ных носилках, и обескровленное тело твое наполне­но благоуханной миррой.

Ты – тень, блаженная душа!

Ты – призрачная дымка, бледное лицо!

Ты – птица райская, свободная душа!

Прислушайся! слышишь ли ты шум вольного ветра? Ты больше не на своей земле.

И эти стоны, бледнолицый, доносятся с земли, которую ты оставил.

Иди же вперед не медля. У тебя нет больше вре­мени на раздумья, бедная голубка, тебе остался все­го один шаг – в горящий круг.

Смотри на этот круг, сияет он скованным светом плененного бога огня!

Ступай же скорее, о бледнолицый, войди в этот огненный круг.

ХИОС XXII

И теперь, когда ты вошел в круг, не кажется ли тебе прошлое одним сплошным кошмаром?

Видишь ли ты, сколько было сотворено зла?

Послушай! это эхо – шум сражений, а эти гнев­ные, пронзительные голоса припасены для тебя, они тебя обличают.

Мучайся же теперь, несчастная душа; увы! тебе не укрыться от страданий.

Но время пройдет, и ты вознесешься, вырвавшись из круга страданий.

Откуда эта перемена? Тень твоя становится плот­ной, а форма обретает неповторимое лицо.

Возьми же этот ключ, напуганная голубка, и ото­при этот огромный сундук.

Отчего ты дрожишь? Эти тела – жертвы, кото­рые ты принес своим грешным страстям.

Эти ужасные, белые и безглазые черепа – от тех, кого ты сам убил своею собственной рукою.

О! эти ужасные истерзанные сердца ты сам рас­топтал своими собственными ногами.

Не закрывай же глаз, эти изувеченные тела – дело твоих рук.

О бледнолицый, не содрогайся. Все эти страшные дела – твоя заслуга; чего же ты теперь стыдишься? Отнятая жизнь – это тоже жизнь.

Души убиенных ждут в раю (в поле Аарзу).

Давно потерянные сердца сгорают как масло в све­тильнике царя.

Отчаявшиеся и искалеченные души обретают по­кой на груди царицы вод.

Помни, чтобы не забывать, но забудь, что надо помнить.

Тебя ждет, несчастный усталый путник, еще од­но испытание, еще одно испытание огнем.

Прыгай же не медля в воду, и ты почувствуешь, как прохладны и ласковы ее волны; чего же ты боишься? Разве не изнываешь ты от жары и устало­сти? Вода тебя освежит.

Времени больше нет. Ты должен прыгнуть. Дни проходят, проносятся мгновения. Прыгай же; поверь и прыгни.

А теперь выходи, отдохни на зеленой траве.

Разве это было так страшно? Неужели вода ис­пепелила саму твою жизнь?

Но точно так же и ты испепелял чужие жизни.

Иди, иди, иди!

ХИОС XXIII

Ты свободен; взгляни, как прекрасны твои члены. Почувствуй, как безупречно твое здоровье.

Ступай же к царю огня; твои страдания позади.

Тысячу и один год длились твои мучения.

Спеши же; больше ты не измученный путник, но Райская Птица.

Тебе не нужно больше сражаться, ты достиг Рай­ского Сада.

Плачь! Как? Ты не можешь? Источник твоих слез иссяк.

Успокойся ныне, успокойся!

Смотри, я поведу тебя вперед.

Разве ты не видишь, как ты теперь возвеличен!

Смотри, там далеко, за чертою времени, твое бед­ное тело.

Взгляни на свою обмотанную голову и обескров­ленное тело, взгляни на свои набитые травою остан­ки. И смейся, смейся, смейся.

Когда-то это тело было твоим домом.

Спеши же, ибо нас ждет погружение; не жди, не медли, не мешкай.

О прекрасный, луноликий ангел!

О светлая и счастливая душа!

Прислушайся к звону серебряных колоколов, это мысли огненного царя.

Вслушайся в подрагивание атомов; это трепещут демоны.

Услышь эти чудесные песни; это Гунлы.

О счастливая душа, скоро нам придется расстать­ся, ибо я должен вернуться к переправе, чтобы перевозить души.

Я не могу войти с тобою туда, куда тебе позво­лено войти, прекрасная Райская Птица; скажи Огненному Царю, когда увидишь его во всей его сла­ве, что я страстно желаю воссоединиться с ним.

Прощай же, Прекрасная Птица, лети ввысь, ты свободна как ветер.

Ты как снежинка, несущаяся на розовых крыль­ях утра.

Ты как свежий ветер, несущий прохладу раска­ленной земле.

Прощай, вольный голубь, прощай; войди в эту золотую славу и навечно воссоединись с Царем Огня.

Гунла, Гунла, Гунла...

Сефер

Дополнение

Вследствие своей сложной природы душа может опуститься и настолько тесно слиться с физической сущностью, что всякое моральное воздействие на нее высшей жизни прекращается. С другой стороны, она может настолько тесно соединиться с ноусом, или духом, что начинает разделять его мощь; в таком случае ее «носитель», физический человек, становит­ся богом даже во время своей земной жизни. До тех пор пока душа не сольется с духом – либо во вре­мя земной жизни, либо после физической смерти – индивидуальный человек не станет бессмертным как сущность.

Буддисты и брахманы учат, что человек не может достигнуть индивидуальности, пока не освободится от последней из этих скандх – конечной частицы земного порока. Отсюда их доктрина метемпсихоза, столь осмеянная и совершенно непонятая нашими величайшими востоковедами. Даже физики учат, что частицы, составляющие физическое тело, в процес­се эволюции преобразуются природой во множество различных низших физических форм. Почему же тогда считают нефилософским и ненаучным утвер­ждение буддистов, что полуматериальные скандхи астрального человека (его эго, вплоть до окончатель­ного очищения) идут на эволюцию малых астраль­ных форм (которые, конечно, входят в состав чисто физических тел животных), как только он сбрасывает их в своем продвижении к нирване? Следователь­но, мы можем сказать, что, пока развоплощенный человек сбрасывает частицу этих скандх, часть его воплощается в телах растений и животных. И если он, развоплощенный астральный человек, настолько материален, что Деметра не может найти ни малей­шей искры пневмы, чтобы вознести ее к «божествен­ной мощи», то личность, если можно так выразиться, постепенно распадается и идет в эволюционную пе­реработку, или, как это аллегорически поясняют индусы, проводит тысячелетия в телах нечистых жи­вотных.

«Дух и душа»

*  *  *

Хотя оккультисты не признают теорию о появле­нии развоплощенных эго после смерти в целом, все же они допускают определенные возможные присут­ствия реального духа либо до, либо непосредствен­но после физической смерти, особенно, если тако­вая была внезапной. Те, кому мы полностью дове­ряем, нас учат, что в случаях быстрой кончины тело может быть мертвым и похороненным, и все же мозг, хотя он перестал функционировать, может сохранять скрытый проблеск воли или желания, связанный с каким-то преобладающим при жизни чувством, ко­торый дает эффект прорыва в объективную реаль­ность, так сказать, вталкивания в определенный маг­нитный поток притяжения астрального эго, или доппелгенгера, мертвого тела. Нам говорят, что в тех случаях, когда смерть наступает от удушья, апо­плексии, сотрясения мозга, кровоизлияния и тому подобных причин, то «треножник жизни», как его называли греки, то есть сердце, легкие и мозг, яв­ляющиеся фундаментом, на котором строится любая животная жизнь, одновременно поражается во всех трех своих частях. Легкие и сердце, органы, самым тесным образом связанные с кровообращением, ут­рачивают свою активность, и потому кровь недоста­точно насыщается кислородом, в результате чего очень часто происходит внезапная остановка работы мозга и, таким образом, прекращение жизни.

Следовательно, прежде чем дать оценку какого-либо видения, любой оккультист всегда удостоверится, наступила ли окончательная смерть по при­чине поражения легких, сердца или же мозга. Из них последний, ввиду его двойных функций, духовных и физических, самый стойкий. Прекращение дыха­ния и пульса, остановка сердца, похолодение и блед­ность кожного покрова, пленка на глазном яблоке и утрата гибкости суставов не являются бесспорны­ми признаками действительной физической смерти, и fades Hippocratica обмануло не одного опытного врача, поэтому даже полная физическая смерть еще не является свидетельством того, что сокровенная духовная жизнь мозга тоже умерла.

Активность мозга продолжается до последнего; и последняя физическая функция мозга, связанная с каким-либо чувством или страстью, может передать обескураженному астральному эго нечто вроде по­смертной энергии и таким образом заставить его про­должать динамическое, кажущееся сознательным дей­ствие даже в течение нескольких дней после смер­ти. Импульс, посланный все еще живым мозгом, умирает намного позже окончательного прекращения мозговых функций. Во время жизни астральное эго зависит от физического мозга и полностью подчи­нено его воле. Оно действует автоматически и в со­ответствии с нервными связями, установленными нашими тренированными либо нетренированными мыслями. Но после смерти, которая является рож­дением духовной сущности в мире или условии следствия, а оставленный мир становится для нее миром причин, астральной сущности должно быть предостав­лено время для развития и созревания ее собствен­ного мозга, прежде чем она сможет действовать само­стоятельно. Какова бы ни была ее последующая судьба и что бы ни происходило в данное время, ее действия нельзя рассматривать как проявление созна­тельной мыслящей воли, точно так же, как жесты новорожденного младенца нельзя считать результа­том определенного и осознанного желания.

«Это был "дух" или что-то другое?»

*  *  *

...согласно учению теософии, в природе правит абсолютная и совершенная справедливость, хотя че­ловек, в силу ограниченности своего кругозора, и не замечает этого за нагромождением объектов материального и психического мира; но именно сам человек и только он предопределяет собственное будущее. Подлинный ад – это земная жизнь, след­ствие кармического наказания, заслуженного в предыдущей жизни, на протяжении которой человек создавал неблагоприятные для своего будущего предпосылки. Теософ не страшится адских мук; он уверен в том, что в промежутке между двумя воплощениями его ожидают покой и блаженство – вознаграждение за все незаслуженные страдания, перенесенные им на протяжении земного существо­вания, навязанного ему кармой; на протяжении жизни, в которой он, в большинстве случаев, был подобен сорванному листку, разрываемому противоборствующими ветрами общественной и частной жизни.

«Ответы на вопросы»

*  *  *

Не логично ли будет предположить (основывая свои выводы на теософском учении), что встречи и общение искренне привязанных друг к другу людей в камалоке должны быть чреваты разочарованием, а зачастую и глу­бокой печалью? Позвольте мне проиллюстрировать свою мысль примером.

Мать завершает свою физическую жизнь на двадцать лет раньше сына, который, будучи привязанным к ней, с надеждой ждет новой встречи, но находит только ее «оболочку», уже давно покинутую всеми теми духовны­ми качествами, за которые он, главным образом, ее и любил. И сама «оболочка» своим внешним сходством с матерью лишь усугубляет его грусть, воскрешая в памяти уже притупившиеся воспоминания и демонстрируя ог­ромную разницу между существом, которое он знал на земле, и его жалкими остатками, увиденными им ныне.

Или другой пример.

Сын встречает свою мать в камалоке после недолгой разлуки и застает ее внешнюю форму в состоянии рас­пада, так как ее чистый дух уже начал покидать астраль­ное тело, восходя к состоянию дэвакхан. Он вынужден изо дня в день наблюдать процесс этого постепенного разрушения, чувствуя, как дух его матери ускользает все дальше, тогда как он сам, из-за своей более материаль­ной природы, не поспевает за ее быстрым прогрессом.

Искренне ваш, член Теософского Общества

Наш корреспондент, видимо, не очень точно представляет себе то состояние, в котором человек оказывается, попадая в камалоку. Похоже, что свои суждения он строит на основании видений ныне жи­вущих психистов и откровений опять-таки здравству­ющих медиумов. Но выводы, сделанные на основе подобной информации, неизбежно искажаются тем фактом, что живой организм является препятствием, отделяющим наблюдателя от камалоки per se. В ка­малоке не может быть осознанной встречи, а следо­вательно, не может быть и печали. И отделение духа от оболочки также не сопровождается астральным распадом.

Согласно восточному учению, состояние усопше­го в камалоке не похоже на то, которое мы, живые люди, называем «сознанием». Человек в камалоке похож скорее на оглушенного и ослепленного силь­ным взрывом и потому пребывающего в «бесчув­ственном» состоянии. Следовательно, никакого узнавания друзей и родных здесь быть не может, и приведенные в пример ситуации, как правило, не возникают (если не брать в расчет суррогатную жизнь и сознание, пробуждаемые вследствие контак­тов с медиумами).

Мы встречаем тех, кого любили, только в дэвак­хане – субъективном мире абсолютного блаженства, в который человек попадает из камалоки после раз­деления принципов. В дэвакхане осуществляются все наши нереализованные духовные желания, поскольку в этих субъективных царствах мы уже не скованы плотной материей. Там наши желания сбываются мгновенно, поскольку каждый человек сам для себя становится богом и творцом.

Камалоку можно сравнить с гримерной актера, где он сбрасывает костюм, в котором отыграл свою оче­редную роль, и снова становится самим собой – бес­смертным Эго или пилигримом, странствующим по кругу своих воплощений. Будучи освобожденным в камалоке от низших, земных принципов со всеми свойственными им страстями и желаниями, Эго по­гружается в дэвакхан, унося с собою в это блажен­ное состояние лишь чисто духовные, нематериальные эмоции, привязанности и стремления. Однако этот процесс освобождения от низших – четвертого и частично пятого – принципов протекает неосознанно для всякого нормального человека. Лишь в очень редких, исключительных случаях возможно частич­ное возвращение сознания во время пребывания в камалоке; такое случается с крайне материалистичес­кими, недуховными личностями, которым никак не удается войти в состояние абсолютного Покоя и Бла­женства, поскольку у них нет необходимых для этого качеств.

«Письма»

*    *    *

Мы утверждаем, что для совершенно чистого «Я» после освобождения из физического тела не суще­ствует возможности остаться в земной атмосфере в его собственной личности, в которой он продвигал­ся на земле. Из этого правила сделано только три исключения:

Святое побуждение, заставляющее бодхисаттву, шраваку или архата помогать живущим в достиже­нии блаженства; в таком случае он останется, дабы наставлять их – как изнутри, так и извне. Во-вто­рых, те, кто, как бы ни были они чисты, безвинны и сравнительно свободны от греха в течение своей жизни, были настолько поглощены какою-то опре­деленной идеей, связанной с одной из человеческих майя, что умирают с этой всепоглощающей мыслью. И, в-третьих, люди, в которых сильная и святая любовь, такая, как любовь матери к своим осиро­тевшим детям, создает или порождает неукротимую волю, питаемую этой безграничною любовью, что­бы остаться среди живущих в их внутренних «Я».

Периоды, определенные для этих исключительных случаев, различны. В первом случае, благодаря зна­нию, приобретенному в состоянии Аннутара-самьяк-самбодхи самого святого и просветленного сердца, бодхисаттва не имеет установленного предела. Привыкнув в течение жизни оставаться часами и днями в своей астральной форме, он после смерти обладает силой создавать вокруг себя собственное состояние, рассчитанное на сдерживание естествен­ного стремления остальных принципов вновь воссоединиться с соответствующими элементами, и может спускаться на Землю и даже оставаться там целые века и тысячелетия. Во втором случае период будет длиться до тех пор, пока всепоглощающее магнети­ческое притяжение объекта мысли, сильно сконцен­трированной в момент смерти, не ослабеет и посте­пенно не угаснет. В третьем случае притяжение раз­рушается либо смертью, либо нравственными недо­статками любимого человека. Таким образом, оно не может длиться больше одной человеческой жизни.

Во всех иных случаях видений или каких бы то ни было взаимодействий «дух» оказывается злобным бхутом или, в лучшем случае, ролангом – бездуш­ной оболочкой элементария.

«Тибетские доктрины»

*  *  *

Человек состоит из двух тел – внутреннего и внешнего, причем внутреннее является двойным, то есть имеет, в свою очередь, полуфизическую внеш­нюю оболочку, которая служит в качестве астрального существа только в течение жизни челове­ка; разложение этой внешней оболочки может начаться, когда человек еще пребывает в кажущемся здравии. ...В процессе и после разрушения «двойни­ка»[34], когда темнота нашего человеческого неведения начинает рассеиваться, мы можем увидеть многие вещи. Среди них то, что сокрыто в будущем, бли­жайшие события которого, омрачающие очищенную душу, стали для нее как бы настоящим. «Прежнее Я» уступает место «подлинному Я», которое после окон­чательного разрушения и «двойника», и физическо­го тела, в свою очередь, должно трансформировать­ся в «Вечное Эго».

Таким образом «истинное Я» может передавать свое знание в физический мозг человека, и мы можем услышать и увидеть, как точный час нашей смерти бьет на часах Вечности. Именно благодаря нашей душе по мере приближения к концу мы ви­дим все яснее и яснее, и именно благодаря пульса­циям нашего распада приближаются горизонты бо­лее обширного, глубокого сознания, прорываясь в наше ментальное зрение и становясь с каждым ча­сом все отчетливее для нашего внутреннего взора. В противном случае как можно объяснить яркие вспышки памяти, пророческую способность предвидения, которые столь же часто приходят к ослаб­ленному старцу, как и к уходящему юноше? Чем ближе человек к смерти, тем ярче становятся давно забытые воспоминания и более точными – предвидения. Раскрытие внутренних способностей происхо­дит по мере того, как замирает источник жизненной силы.

«Факты и способность их распознавания»

 



[1] «Элементарии и элементалы» – см. Блаватская Е.П. В поисках оккультизма. М., Сфера, 1996. С.135-142.

[2] Готама – легендарный автор «Ньяя-сутр», са­мого древнего трактата философской школы ньяя.

[3] ...«они принимают тени ... против них»... – цити­руется Adolf Bastian «Zur Mythologie und Psychologie der Nigritier in Guinea», Berlin, 1894, p. 41.

[4] «Предположим, что человек умирает, говорит Про­видец из Поукипси, – ясновидящий видит прямо над его головой то, что можно назвать магнетическим ореолом – эфирную эманацию, золотистую на вид и пульсирующую, как бы сознающую... Человек перестал дышать, пульс не про­слушивается, а эманация вытягивается в длину и принимает очертание человеческого тела! Она все еще связана с мозгом... благодаря инертности последнего. Я видел, как умирающий человек при последнем слабом ударе пульса внезапно очнул­ся и поднялся в кровати, чтобы поболтать, но тут же упал бездыханным его мозг расставался с жизненным принци­пом последним. Золотистая эманация... соединена с мозгом очень тонкой жизненной нитью. Когда она поднимается, то появляется что-то белое и блестящее, напоминающее челове­ческую голову; затем слабое очертание божественного лица, прекрасная шея и красивые плечи; потом, в быстрой последо­вательности, появляются все части нового тела, вплоть до стоп светлый, сияющий образ, немного меньше, чем физическое тело, но совершеннейший прототип... во всем, кро­ме изъянов. Тончайшая жизненная нить все еще соединена с прежним мозгом. Следующим тело покидает электрический принцип. Когда жизненная нить обрывается, духовное тело становится свободным (!) и готово следовать за своим анге­лом-хранителем в Страну Вечного Лета».

[5] Она читается так: «Святый Николай (или Святая Дева Мария, или такой-то и такая-то), святый покровитель (далее следует полное имя покойного и его титул), прими душу раба Божьего и испроси прошение его (или ее) грехов».

[6] См. A.J.Davis, Stellar Key to the Summer Land.

[7] В работе того же автора, «The Spiritual Congress», Гален говорит устами ясновидца: «Между Обителью Духа и Землею, на всем протяжении, разбросаны... более четырехсот тысяч планет и пятнадцать тысяч солнечных тел меньшей величины».

[8] В недавнем сообщении из Америки говорится о свадьбе призрака дочери полковника Итона из Левенворта (Канзас), выдающегося члена Национального демократического ко­митета. Его дочь, умершая в возрасте трех недель, превратилась за время своего двадцатилетнего пребывания в Стране Вечного Лета в прекрасную молодую леди и теперь выходит замуж за призрака сына Франклина Пирса – покойного президента Соединенных Штатов Америки. Свадьба, свиде­телем которой был знаменитый ясновидец из Нью-Йорка, была великолепна. «Невеста-призрак» была «в наряде нежно-зеленого цвета». По приказу духа накрыли свадебный стол, поставив на него свечи и букеты цветов, а также тарелки для счастливой пары. Когда гости собрались, новобрачные пол­ностью «материализовались» и сели вместе с ними за стол. («Times», New York, June 29, 1879).

[9] M.A.Castren, Vorlesungen uber die Finnische Mythologie, p. 122.

[10] ...в октябрьском номере журнала «Theosophist» имеется в виду публикация в журнале «Theosophist», vol. III, №1, October 1881, p.  13-14.

[11] Н.Д.К. – Эти инициалы принадлежат Навроджи Дорабджи Кхандалавале, президенту пунского Теософского Общества. Из «Писем Махатм к А.П.Синнетту» явствует, что Учитель К.Х. предоставил некото­рые материалы для ответа на письмо Кхандалавалы.

[12] ...В одном очень старом письме Учителя, напи­санном много лет назад и адресованном члену Теософ­ского Общества... Е.П.Б. ссылается на письмо Учителя Кут Хуми, полученное А.П.Синнеттом при­близительно в октябре 1882 г., когда он находился в Симле (Индия). Это очень обстоятельное письмо, содержащее ответы на вопросы, которые адресовал Учителю Синнетт. Эти вопросы и ответы Учителя напечатаны в «Письмах Махатм А.П.Синнетту». Синнетт спрашивает:

«16) Вы говорите: "Помните, что мы сами себя создаем – свой дэвакхан и свою авичи, причем боль­шею частью – в течение последних дней и даже мгновений наших чувственных жизней".

17) Значит, мысли, приходящие к человеку в по­следний момент, непременно связаны с преоблада­ющей направленностью прожитой им жизни? Ведь в противном случае получится, что характер персо­нального дэвакхана или авичи может быть опреде­лен по капризу случая, несправедливо принесшего какую-нибудь постороннюю мысль в качестве по­следней?»

На это Учитель отвечает:

«16) Среди всех индусов распространено по­верье, что будущее состояние человека до нового рождения и само рождение определяются его пос­ледним желанием, испытываемым в момент смер­ти. Но это предсмертное желание, добавляют они, непременно зависит от образов, которые человек придал своим желаниям, страстям и т.д. в течение своей прошедшей жизни. По этой самой причине, а именно – чтобы наше последнее желание не навредило нашему будущему прогрессу, мы долж­ны следить за своими действиями и контролировать свои страсти и желания во все время нашей земной жизни.

17) Иначе просто не может быть. Опыт умирав­ших – утопавших или переживших какой-либо иной несчастный случай, но возвращенных к жиз­ни людей практически во всех случаях подтвержда­ет нашу доктрину. Подобные мысли непроизвольны, и мы имеем не больше власти предотвратить их, чем запретить сетчатке глаза воспринимать тот цвет, который наиболее активно на нее воздействует». (См. «Письма Махатм Синнетту». – Самара: Агни, 1998.)

Цитируемый далее Е.П.Б. фрагмент следует сра­зу же за вышеприведенными строками.

[13] ...См.: Convulsionnaires de St. Medard et de Morline... Вполне возможно, что эта французская ссылка указывает на сочинения де Мирвиля «Des Esprits, etc.» в той его части, которая посвящена бесноватым; однако доподлинно это предположе­ние пока не подтверждено.

[14] Rapport sur la Philosophic en France au XlXme Steele.

[15] Vol. II, р. 377-78.

[16]поиска и достижений. См. статью «Смерть и бессмертие» в данном томе, где Е.П.Б. дает обстоя­тельное объяснение к письму Н.Д.К. к редактору

[17]  ...«Фрагменту» о дэвакхане. – Этот «Фрагмент» является, по сути, пересказом учений, изложенных в Письме № 25 из «Писем Махатм к А.П.Синнетту».

[18] Шраддха – поминальный обряд, призванный обеспечить и поддерживать благополучное суще­ствование умерших предков в загробном мире.

[19] Чандала в настоящее время – одно из обоб­щающих названий для неприкасаемых (членов низ­ших каст в Индии, не входящих в систему четырех варн).

[20] Такое наказание, даже если поверить в него, не кажется столь ужасным в наш просвещенный век, когда выравниваются социальные и образовательные уровни всех каст.

[21] Наверняка такая угроза не может исходить от посвященного Риши.

[22] Мобед (зенд) – зороастрийский жрец, маг.

[23] Авгур – в древнем Риме жрец, толкователь воли богов по пению и полету птиц.

[24] Теократия – форма правления, при которой ду­ховенству принадлежит непосредственная полити­ческая власть. Например, Ватикан.

[25] «Десатир» – согласно Е.П.Блаватской, древне-персидское сочинение «Книга Шет»; приписывается Мухсин-Фани; повествует о тринадцати Зороастрах.

[26] ...хищных птиц... – В особо отведенном для это­го месте тела покойников клали на «дакмы» – не­высокие башни, где хищники, привыкшие к такого рода добыче, в течение нескольких минут очищали тело от мяса, после чего кости сбрасывались в осо­бую яму.

[27] «Фаргард» (пехл.) – раздел или глава стихов в зороастрийском «Вендидаде».

[28] «Вендидад» (пехл.) – 1-я книга в Зенд-Авесте.

[29] Ангро-Майнью, Ариман (пехл.) – зороастрийское имя злого духа.

[30] Сжигание или уничтожение трупов любым другим спо­собом должно было происходить не ранее 12 часов после смер­ти человека. Этот древний закон был забыт как брахманами, так и зороастрийцами. Запрет был не на само сжигание, а на кремацию без предварительного опустошения трупа, а имен­но до того, как внутренние принципы успеют полностью высвободиться из мертвого тела. Поскольку считалось, что aqua fortis обладает оккультными свойствами, дающими нужный эффект, отсюда предварительное обжигание трупа таким способом у ферсендаджийцев.

[31] «Фаргард», VIII, 19 (49).

[32] ...происходящие во время сеансов с медиумами и психографистами, как нам было сказано, только во времена Птолемея... Как явствует из пояснений Е.П.Блаватской в статье «Панихида по умершему», смысл двух последних строк в вышеприведенном редакторском примечании был искажен из-за ошибки наборщика.

[33] Финей, царь Фракийский, был ослеплен за то, что пы­тался увидеть будущее, не пройдя должного посвящения; был Гераклом. Намек на закрытые глаза погруженного в транс прорицателя или мумии. – Е.П. Блаватская.

[34] То, что такое разрушение должно предшествовать разру­шению физического тела, доказывают нам некоторые явления. Одним из них является тот достоверно установленный факт (разумеется, для тех, кто верит в подобные факты), что астральные двойники живых людей, например колдунов – боят­ся стали и могут быть повреждены мечом или огнем; более того, ранение их воздействует на физическую оболочку и оставляет на них отпечатки и шрамы, тогда как астральные тела даже «призраков элементариев» не могут быть повреж­дены.

<Оглавление>   <далее>


 
  на главную Agni-Yoga Top Sites Твоя Йога
  Webmaster - Владислав Шпурик